– Скажи этому остолопу, чьего ребенка ты носишь.

– Это.., это ребенок Эвана, – прошептала она.

– Громче! – потребовал Сомерсет.

Алита наконец подняла голову. Джейми всмотрелся в ее лицо. Оно было белым как мел, губы посерели.

Когда их взгляды встретились, Джейми увидел в глазах любимой боль, страдание и что то еще, глубокое, непонятное. Она словно пыталась что то объяснить.

Алита едва заметно покачала головой, но это движение было столь мимолетно, что Джейми решил: ему померещилось.

Алита закусила губу, чтобы не выкрикнуть правду.

Она посмотрела на отца, увидела его угрожающий взгляд и послушно сказала:

– Это правда, Джейми. Отец ребенка – Эван.

Так что, как видишь, штурмовать замок незачем.

– Так почему же ты не сказала мне об этом, когда мм встретились? – вскричал Джейми.

Сомерсет бросил на дочь злобный взгляд, но промолчал. Он впервые слышал о том, что они встречались.

Алита лихорадочно искала ответ, который позволил бы Джейми понять ее.

– Это было бы преступлением против правды.

Джейми скривился. Алита говорила загадками.

Его мысли путались. Он испытал слишком сильное потрясение, чтобы уловить смысл таинственных слов.

– По моему, правда в том, что ты просто хотела посмеяться надо мной.

– Нет, Джейми, я…

Но он уже ничего не услышал. Круто развернувшись, он вскочил на коня и поскакал прочь.

17.

Джейми вернулся в замок.

Первым делом он расплатился со всеми наемниками и распустил войско, оставив при себе только двенадцать дружинников, приехавших с ним из Лондона. Покончив с делами, он заперся у себя в комнате. Один с бочонком бренди.

Джейми был раздавлен. Любимая женщина беременна от другого! Упиваясь жалостью к себе, он почти не притрагивался к еде, которую приносил верный Гейлорд, и не отвечал на вопросы старого слуги.

Прошла неделя. Джейми продолжал пить, но утопить память в вине никак не удавалось. То он придумывал, как расправиться с ненавистным соперником.

То терзал себя воспоминаниями о лживых уверениях в любви, которыми морочила его вероломная изменница.

«Любовь! Ха!» – презрительно думал он. Она умоляла его увезти ее, уверяла, что любит, зная, что носит чужого ребенка. И он страстно, без памяти влюбленный в белокурую ведьму, был готов – да что там, мечтал! – отказаться от дела всей жизни и бежать с ней в Ирландию.

Джейми довел себя до такого состояния, что, когда по истечении недели Гейлорду удалось снова проникнуть в хозяйские покои, он едва узнал человека, которого любил, как собственного сына. Старый слуга приказал немедленно убрать остатки бренди, приготовить ванну и обед. Пока его распоряжения выполнялись, он принялся стыдить своего воспитанника за то, что тот поддался слабости, вместо того чтобы проявить силу характера.

– Как можно так распускаться, – сердито ворчал Гейлорд, отдергивая гардины, чтобы впустить в комнату свет и свежий воздух. – Здесь нечем дышать. Встряхнитесь, милорд, вас ждет посетитель.

– Гони его в шею, никого не желаю видеть, – пробормотал Джейми заплетающимся языком. – Черт возьми, Гейлорд, мне нужно выпить.

Он потянулся за кувшином – кувшин был пуст.

Злобно взглянув на старика, Джейми швырнул посудину об стену так, что она разлетелась на куски, и поморщился: голова у него раскалывалась.

– Принеси бренди, Гейлорд, черт бы тебя подрал!

– Нет, Джейми, – спокойно ответил Гейлорд. – С вас довольно. Прискакал гонец от короля. Я велел его накормить, чтобы дать вам время прийти в себя.

– Плевал я на короля.