Но: самому себе?
Марианна, во мне сидят два человека — и один не дает жить другому. Так я уж полагаю, что лучше перестать обоим жить.
— Ну, полно, Алексей, пожалуйста. Что за охота себя мучить и меня? Нам следует теперь сообразить, какие
надо принять меры... Ведь нас в покое не оставят.
Нежданов ласково взял ее за руку.
— Сядь возле меня, Марианна, и поболтаем немного, по—дружески. Пока есть время. Дай мне руку. Мне кажется, что нам не худо
объясниться — хотя, говорят, всякие объяснения ведут обыкновенно только к большей путанице. Но ты умна и добра; ты все поймешь, и чего я
не доскажу — ты додумаешь. Сядь.
Голос Нежданова был очень тих, и какая—то особенная, дружеская нежность и просьба высказывались в его глазах, пристально устремленных
на Марианну.
Она тотчас охотно села возле него и взяла его руку
— Ну, спасибо, моя милая, — и слушай. Я тебя долго не задержу. Я уже ночью в голове все приготовил, что я должен тебе сказать. Ну —
слушай. Не думай, чтобы вчерашнее происшествие меня слишком смутило: я был, вероятно, очень смешон и немножко даже гадок; но ты, конечно, не
подумала обо мне ничего дурного или низкого ... ты меня знаешь.
Я сказал, что это происшествие меня не смутило; это — неправда, это вздор... оно смутило меня, но не потому, что меня привезли
домой пьяного; а потому, что оно окончательно доказало мне мою несостоятельность! И не только в том, что я не могу пить, как пьют русские
люди, — а вообще! вообще! Марианна, я обязан сказать тебе, что я не верю больше в то дело, которое нас соединило, в силу которого мы вместе
ушли из того дома и к которому я, говоря правду, уже охладевал, когда твой огонь согрел и зажег меня; не верю! не верю!
Он положил свою свободную руку себе на глаза и умолк на мгновенье. Марианна тоже ни слова не промолвила и потупилась... Она
почувствовала, что он ей не сказал ничего нового.
— Я думал прежде, — продолжал Нежданов, отняв руку от глаз, но уже не глядя больше на Марианну, — что я в самое—то дело верю, а
только сомневаюсь в самом себе, в своей силе, в своем уменье; мои способности, думал я, не соответствуют моим убеждениям... Но, видно, этих
двух вещей отделить нельзя — да и к чему обманываться! Нет — я в самое дело не верю. А ты веришь, Марианна?
Марианна выпрямилась и подняла голову.
— Да, Алексей, верю. Верю всеми силами души — и посвящу этому делу всю свою жизнь! До последнего дыхания!
Нежданов повернулся к ней и измерил ее всю умиленным и завидующим взглядом. |