|
.. Сипягин развел руками. — Я сказал все, что мог!. — И прекрасно!.. Любезный барон!.. Адъютант приблизился к Маркелову, щелкнул шпорами, сделал горизонтальное движение ручкою... „Пожалуйте, мол!“ Маркелов повернулся и пошел вон. Паклин, правда мысленно, но с горьким сочувствием и жалостью, пожал ему руку. — А на фабрику мы пошлем наших молодцов, — продолжал губернатор. — Только вот что, Борис: мне сдается — этот барин (он указал подбородком на Паклина) тебе что—то сообщал насчет твоей родственницы... Будто она там, на той фабрике... Так как же... — Ее арестовать, во всяком случае, нельзя, — заметил глубокомысленно Сипягин, — может быть, она одумается и вернется. Если позволишь, я напишу ей записочку. — Сделай одолжение. И вообще ты можешь быть уверен ... Nous coffererons le quidam...mais nous sommes galants avec les dames...et avec celle—la donc! — Но вы не принимаете никаких распоряжений насчет этого Соломина, — жалобно воскликнул Калломейцев, который все время приникал ухом и старался вслушаться в маленькое a parte губернатора с Сипягиным. — Уверяю вас: это главный зачинщик! У меня на это нюх... такой нюх! — Pas trop de zele, любезнейший Семен Петрович, заметил, осклабясь, губернатор. — Вспомните Талейрана! Коли что, тот от нас тоже не уйдет. Вы лучше подумайте о вашем... как... к! — И губернатор сделал знак удушения на своей шее... — Да кстати, — обратился он снова к Сипягину, — et ce gaillaard—la (он опять указал подбородком на Паклина). — Qu'en ferons—nous? На вид он не страшен. — Отпусти его, — сказал тихо Сипягин и прибавил по—немецки: — Lassen Lumpen laufen! Он почему—то подумал, что делает цитату из Гете, из „Геца фон Берлихингена“. — Вы можете идти, милостивый государь! — промолвил громко губернатор. — Мы более в вас не нуждаемся. До зобаченья! Паклин отдал общий поклон и вышел на улицу, весь уничтоженный и разбитый. Боже! боже! Это презрение его доконало. „Что же это такое? — думал он с невыразимым отчаянием, — и трус и доносчик? Да нет... нет; я честный человек, господа, — и я не совсем уже лишен всякого мужества!“ Но что за знакомая фигура торчит на крыльце губернаторского дома и смотрит на него унылым, исполненным упрека взором? Да это — старый слуга Маркелова. Он, видно, пришел за своим барином в город и не отходит прочь от его тюрьмы. |
