|
Я ведь не совсем еще состарилась. — И я всем этим интересуюсь, — поспешно воскликнул Калломейцев, — только я запретил бы об этом говорить! — Запретили бы об этом говорить? — переспросила Марианна. — Да! Я бы сказал публике: интересоваться не мешаю ... но говорить... тссс! — Он поднес палец к губам. — Во всяком случае, печаьтно говорить запретил бы! безусловно! Сипягина засмеялась. — Что ж? по—вашему, не комиссию ли назначить при министерстве для разрешения этого вопроса? — А хоть бы и комиссию. Вы думаете, мы бы разрешили этот вопрос хуже, чем все эти голодные щелкоперы, которые дальше своего носа ничего не видят и воображают, что они... первые гении? Мы бы назначили Бориса Андреевича председателем. Сипягина еще пуще засмеялась. — Смотрите, берегитесь; Борис Андреич иногда таким бывает якобинцем... — Жако, жако, жако, — затрещал попугай. Валентина Михайловна махнула на него платком. — Не мешай умным людям разговаривать!.. Марианна, уйми его. Марианна обернулась к клетке и принялась чесать ногтем попугайчика по шее, которую тот ей тотчас подставил. — Да, — продолжала Сипягина, — Борис Андреич иногда меня самое удивляет. В нем есть жилка... жилка... трибуна. — C'est parce qu'il est orateur! — сгоряча подхватил по—французски Калломейцев. — Ваш муж обладает даром слова, как никто, ну и блестеть привык... ses propres paroles le grisent, а к тому же и желание популярности... Впрочем, он теперь несколько рассержен, не правда ли? Il boude? Eh? Сипягина повела глазами на Марианну. — Я ничего не заметила, — промолвила она после небольшого молчания. — Да, — продолжал задумчивым тоном Калломейцев, — его немножко обошли на Святой. Сипягина опять указала ему глазами на Марианну. Калломейцев улыбнулся и прищурился: „Я, мол, понял“ . — Марианна Викентьевна! — воскликнул он вдруг, без нужды громко, — вы в нынешнем году опять намерены давать уроки в школе? Марианна отвернулась от клетки. — И это вас интересует, Семен Петрович? — Конечно; очень даже интересует. |
