Вытащив из-за пазухи слоенный вчетверо желтоватый листок с убористым газетным шрифтом, девушка довольно улыбнулась.

— Кушайте. Читайте! Да только не зачитывайте. Анна Львовна, учительша, тоже просилась почитать. Так я ей потом отнесу.

«Анна Львовна… учительша… — разворачивая газету, про себя повторил Артем. — Что же, здесь и школа есть, верно. Та-ак, интересно, что пишет пресса?»

«Провинциальныя ведомости» — ударило по глазам название.

И тесты шли странные — с «ятями», с твердыми знаками…

А заголовки какие!

— «Прорыв генерала Брусилова!», «Речь председателя Государственной думы господина Родзянко», «Г-н Милюков призвал к войне до полной победы!», «Исторический визит Его величества государя Николая Александровича на позиции»…

Это что еще за ретро?

И дата выпуска есть: 12 сентября 1916-го года…

Артем едва щами не подавился — ничего себе, свеженькая! Хотя…

Его словно ударило током.

Не думая, что будет выглядеть глупо, Артем выскочил на крыльцо, крикнул:

— Аглая, золотце… у нас день сейчас какой?

— Так пятница ж! Постный.

— А число! Число какое?

— Так пятнадцатое… вроде бы… Ой, можно в численнике посмотреть…

— А год… год какой?

— Ох, Иван Палыч, Иван Палыч… Заработались вы. Вся Живица ушла…

— Ну, Аглаюшка!

— А-а! Меня проверяете! Думаете — дурная совсем дурочка?

— И вовсе ничего я такого… Да скажи уже, не томи!

— Так, какой и есть… Шестнадцатый. Одна тыщща девятьсот… Э-эх, Ива-ан Палыч…

Глава 3

Шестнадцатый… Одна тысяча девятьсот…

Это получается… лет за семьдесят до его рождения?

Артём замер на крыльце. Не реконструкция, не сон, не галлюцинация. Он попал в прошлое. В 1916 год. Догадка, которую он гнал от себя, цепляясь за любую рациональную соломинку, теперь врезалась в него, как тот кирпич в затылок. Все верно. Его убили те отморозки и он каким-то образом попал в прошлое.

«А разве такое возможно?» — сам себя спросил Артем.

И тут же задал встречный вопрос — а кто из живых вообще знает, что происходит с теми, кто умер? Может, они как раз и перемещаются сюда, в прошлое?

Сердце заколотилось быстрее, в горле пересохло, а газета выпала из рук, упав в грязь у крыльца. Он не стал её поднимать.

— Нет… — прошептал Артем, отступая назад, пока не упёрся спиной в стену домишки. Дерево было холодным, влажным, но он не замечал. Ноги подкосились, и он медленно сполз вниз, оседая на корточки. Руки дрожали, пальцы вцепились в волосы — чужие, жёсткие, не его. — Нет, нет, нет… Это не может быть правдой.

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от мира, но реальность не исчезала. Далёкий лай собак, скрип телеги где-то на улице — всё было слишком настоящим. И запах. Пахло навозом.

«В городе так не пахнет», — подумал Артем. В городе пахнет гарью, выхлопными газами, резиной, перегреты асфальтом. Не так, как здесь.

Он ударил кулаком по земле, и грязь брызнула на сапоги, которые принадлежали этому проклятому Ивану Палычу. В груди закипало что-то горячее, яростное, рвущееся наружу. Гнев. Какого чёрта он здесь? Почему? Кто это устроил? Это несправедливо, это неправильно, это… невозможно!

— Господин дохтур! — голос, хриплый и настойчивый, вырвал его из оцепенения.