— А кто сказал, что я вам дам умереть, Алексей Николаич? — сказал доктор, глянув на Гробовского. — Предупреждал я вас, да. Не на Анну Львовну надо было охотиться, это верно, а на Заварского. Но теперь поздно винить кого-то. Лежать будете, а я — лечить.

Гробовский замер, его глаза, мутные от боли, округлились, а усмешка сменилась удивлением.

— Ты… что? Лечить меня собрался? — он попытался приподняться, но застонал, его тело обмякло. — По настоящему что ли? Или шутишь?

Но глянув в глаза доктора, понял — по настоящему.

— После всего… после тюрьмы… угроз… Ты… серьёзно?

Иван Палыч выпрямился.

— Аглая, — бросил он. — Готовь операционную. Инструменты стерилизуй, спирт, йод, шёлк. Дренажную трубку проверь. Кипяток готов?

— Готов.

Аглая, так же не менее удивленная, чем сам Гробовский, метнулась к шкафу, где хранились инструменты.

«М-да, сельская больница, с её старыми лампами и скудным запасом, не готова к таким ранам, но везти сейчас Гробовского в город — верная смерть. Его надо оперировать здесь и сейчас. Немедленно».

— Петров… Зачем тебе… я? Ты… ведь с Мирской… с эсерами… Я ж тебя… под суд…

Артём, промывая рану спиртом, не поднял глаз. Его пальцы, твёрдые, но осторожные, работали, как машина, а голос был холодным, но честным.

— Потому что это мой долг, Алексей Николаич, — сказал он. — Эсеры, суд — это ваше дело, вы с этим и разбирайтесь. А моё — лечить. Даже таких, как вы. Вот и пусть каждый занимается своим дело. Лучше помолитесь, чтобы все прошло удачно. Рана слишком… серьёзная.

Гробовский замолчал и закрыл глаза, словно и в самом деле намереваясь помолиться.

Вернулась Аглая с подносом, шепнула:

— Иван Палыч, всё готово…

Доктор кивнул. Пора приступать.

Парень вдруг поймал себя на мысли, что чертовски заскучал по таким вот операциям, сложным, но в то же время интересным. Пора проявить все свое умение.

— Ты это, доктор… — внезапно прошептал Гробовский. — Если я не открою глаза после операции, если пойдет что-то не так… ты это… я на тебя зла не держу… Сам понимаю, что дело безнадежное у меня, так что…

— Алексей Николаич, поберегите силы, молчите.

Аглая действовала как по учебнику. Дала эфир, выждала, проверила реакцию. Кивнула — можно начинать.

Доктор взял скальпель. Надрез. Кровь, тёмная и липкая, потекла сильнее. Аглая без лишних слов подала тампоны.

«Быстро схватывает, — отметил невольно Иван Палыч, кинув украдкой на санитарку взгляд. — На лету. Далеко пойдет. Чем черт не шутит — может, и когда-нибудь главным доктором станет! Выучится бы ей только».

Итак, что имеем?

Лёгкое пробито, но крупные сосуды не задеты, что уже хорошо. А вот и сама пуля, практически у самого позвоночника. Еще чуть-чуть, и не было бы сейчас Гробовского тут в палате. Повезло. Правду говорят, что таким вот везет.

Так-с, для начала разобраться с легким. Нужно вставить дренаж в плевральную полость, чтобы выпустить воздух и восстановить дыхание. Это критично при пневмотораксе.

Доктор вставить дренаж. Воздух с шипением тут же вышел, и хрипы Гробовского стали тише. Ага, это уже хорошо.

— Пульс?

— Слабеет, Иван Палыч.

— Приготовь инъекцию ноль один грамм подкожно кофеин-бензоата натрия. Да, вон ту ампулу. Это повысит артериальное давление и улучшит кровообращение, — он проговаривал все это специально — чтобы Аглая училась и запоминала.