Как-то раз Гвэрлум подумала о том, что неплохо бы перерезать ему горло, пока он спит, но сразу же отказалась от этой мысли. Пожега сразу распознает убийцу. И тогда с обучением можно распрощаться. Кроме того, старуха отомстит — и еще неизвестно, какой окажется эта месть. Нет уж. Лучше играть по правилам, которые не ею, Гвэрлум, установлены.

Сольмира ни о чем ее не спрашивала. Молча принимала в доме, иногда подносила воды для умывания, а иногда вообще делала вид, будто ничего не происходит. Наташу это устраивало. Наконец, на восьмой день, Наташа бросилась старухе в ноги.

— Спаси, Пожега! Не сегодня завтра сгорит боярин.

Пожега поглядела на Наташу хмуро и что-то произнесли — Гвэрлум даже не разобрала, что именно, но интонация старухиного голоса показалась ей обнадеживающей.

Гвэрлум заставили раздеться. Она подчинилась безоговорочно. Белеющее Наташино тело сразу привлекло к себе множество комаров, однако она боялась пошевелиться. Стояла, как было велено, широко разведя руки в стороны, и ждала… неведомо чего.

Внезапно Гвэрлум содрогнулась и покрылась холодным потом. Ей показалось, что ожили древесные стволы. Однако это были не деревья, а люди, которые до поры таились за стволами. Теперь они выступили вперед, такие же обнаженные, как Гвэрлум. Она украдкой принялась рассматривать их.

Здесь было трое мужчин и шесть женщин. Все — немолодые и некрасивые, с чахлыми, обвисшими телами. Волосы у них подмышками — у кого не вылезли — свисали жирными сосульками. Старухи распустили косы и украсили себя венками. Они окружили Гвэрлум и принялись петь — как пела Сольмира в первый день, когда они с Наташей появились на этой поляне. Глухое, утробное пение отзывалось в Наташином теле, заставляло ее содрогаться от ужаса и вместе с тем — плотского желания. Никогда ей так сильно не хотелось отдаться мужчине, как в эти минуты.

И наконец это случилось. Сперва один, а затем и второй из присутствующих мужчин набросился на Гвэрлум и овладел ею прямо на траве. Наташа кричала и стонала от наслаждения, к которому примешивались ужас, боль и невыразимый стыд. В глубине души она отдавала себе полный отчет в том, что сейчас творится нечто совершенно несообразное.

Она не должна этого делать! Но тень Флора мелькнула совсем бледная в ее мыслях — и тотчас растворилась среди берез и чужих, оскаленных от сладострастия лиц. Чьи-то шершавые руки тискали и мяли ее, она видела над собой расставленные колени и обвисшие груди. На нее накинулась вся стая. Она так и подумала — «стая», как про животных. И вдруг, прогнув спину и уставив острую девичью грудь в небо, запела сама — запела утробой, как окружившие ее люди, страшно, на низкой ноте, которая тянулась до бесконечности.

Клубок из обнаженных человеческих тел распался. Пожега с кнутом в руке разгоняла собравшихся, крича на них, как на разбегающийся скот, а мальчишка Хотеславец, тоже обнаженный, с остреньким выпирающим горбиком, скакал рядом на четвереньках, лаял и заливался визгливым хохотом.

Гвэрлум приподнялась на локтях. Пена засыхала у нее в углах губ. Она не понимала, что с ней происходит.

Теперь она куда лучше видела в темноте, чем раньше. Высокая старуха с кнутом в руке глядела на нее надменно и чуть насмешливо. Мальчишка тянул себя за уд и глупо ухмылялся. Прочие разбегались — их фигуры скрывались между деревьями, точно между зубами распахнутой пасти великана.

Ночь пожрала их и не оставила и следа. Гвэрлум поднялась, нашла свою одежду, натянула юбку, блузу, взялась за покрывало.

Пожега подала ей несколько травок.

— Заваришь завтра, как я тебе сказала, — проговорила она. — Глянем, как там твой боярин.

Наташа забрала травки и, пошатываясь, побрела прочь.

В эту ночь Сольмира пришла к ней в постель, ухватила ее горячими руками и принялась ласкать.