Наташа послушно подняла руки, и тотчас ее лицо исказилось от боли: большая градина попала прямо в середину ладони. Показалась кровь. Дождем ее смывало, но кровь выступала снова и снова, и на одежде Гвэрлум проступили розовые потеки.

Деревья стонали и завывали на разные лады. С оглушительным треском ломались где-то в чаще ветки. Потом послышалось утробное кряхтение, такое громкое, что заглушало даже непогоду. Кряхтение делалось все громче, а после, сопровождаемое торжествующим треском оно сменилось громом, и земля затряслась.

— Дерево упало! — крикнул Неделька, озираясь. — Нам еще повезло!

И показал энергичным, выразительным жестом, что бывает, когда деревом накроет во время бури неосторожного путника. Гвэрлум, как ни странно, поняла. И оттого, что она поняла хоть что-то, на душе у нее полегчало. Она даже улыбнулась и закивала.

А лед все падал с разгневанных небес. От грома закладывало уши. Прятаться от дождя смысла не было, путники промокли насквозь в первые же минуты налетевшей бури. Затем Наташа увидела огромную ветвистую молнию. Она пронеслась над головой, словно некое неведомое и невидимое божество размахивало в воздухе горящей веткой, а затем упала прямо на лес. Опять затрещало и застонало — какое-то дерево в мху рассталось со своей безмолвной, кроткой жизнью.

Сучья хрустели, как спагетти, переломанные властной хозяйкиной рукой. А лед все падал. Более крупные льдины сменились более мелкими, потом посеял крохотный снежок — остренький, меленький, частенький. Он не кусал кожу, а обжигал ее, точно кислотой.

Наташа не могла поверить, что выдержала этот ураган. «Это все не со мной, — сказала она себе, как повторяла уже много раз за последнее время. — Не может быть, чтобы я попала в такую переделку и осталась жива…»

Но человек — существо живучее. «Не зверь, ко всему привыкает». И когда наконец в небе просветлело и тучи улетели, громыхая и злобясь, дальше на север, Наташа с Неделькой переглянулись и, не сговариваясь, захохотали.

Наташа смеялась и не могла остановиться. «Что со мной? — мелькало у нее в голове. — Это истерика? Но почему ржет Неделька?»

Она была жива! Жизненная сила как будто вернулась к ней после урагана. Стихия словно бы решила поделиться с уставшими путниками своей гигантской мощью и выдала каждому ровно столько, сколько каждый сумел взять и понести.

Удивительно!

Гвэрлум вспомнила, как прежде ее всегда раздражали в фильмах разные кочевники, которые всегда ржут — по поводу и без повода. От лошадей своих научились, что ли? Одно время по телевизору часто показывали фильмы про войну с басмачами. Пытались придумать «фирменное» название для этого жанра: «истерн» — по ассоциации с «вестерн», то есть скачки на лошадях и битвы с туземцами в степях (они же прерии). Эти басмачи вечно скалили зубы. Гвэрлум это просто бесило.

А теперь она и сама скалила зубы — в общем-то, без особого повода. Но зато понимала — почему.

Потому что она жива. Потому что ее распирает от радости.

И эта радость вырывается на волю совершенно варварским способом, то есть — «смехом без причины».

— Ух, как хорошо! — воскликнула наконец Наташа и вытерла лицо ладонью. — Только есть ужасно хочется!

— Ничего, девка, — утешительно молвил Неделька, тоже успокаиваясь после приступа безудержного хохота. — Были бы у нас припасы — все бы размокли.

И оба снова засмеялись.

* * *

Идти пришлось всю ночь. Устроиться на ночлег было немыслимо — весь лес промок и стоял почти по колено залитый водой. Возле стволов деревьев и в ямках еще сохранялись льдинки и снежные сугробики.