Отвагу мою на свете

         Лишь знает один Ляоян».

         Такие всегда на примете.

         Живут, не мозоля рук.

         И вот он, конечно, в Совете,

         Медали запрятал в сундук.

         Но с тою же важной осанкой,

         Как некий седой ветеран,

         Хрипел под сивушной банкой

         Про Нерчинск и Турухан:

         «Да, братец!

         Мы горе видали, —

         Но нас не запугивал страх…»

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Медали, медали, медали

         Звенели в его словах.

         Он Прону вытягивал нервы,

         И Прон материл не судом.

         Но все ж тот поехал первый

         Описывать снегинский дом.

         В захвате всегда есть скорость:

         «Даешь! Разберем потом!»

         Весь хутор забрали в волость

         С хозяйками и со скотом.

         А мельник…

         . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

         Мой старый мельник

         Хозяек привез к себе,

         Заставил меня, бездельник,

         В чужой ковыряться судьбе.

         И снова нахлынуло что-то…

         Тогда я всю ночь напролет

         Смотрел на скривленный заботой

         Красивый и чувственный рот.

         Я помню —

         Она говорила:

         «Простите… Была не права…

         Я мужа безумно любила.

         Как вспомню… болит голова…

         Но вас

         Оскорбила случайно…

         Жестокость была мой суд…

         Была в том печальная тайна,

         Что страстью преступной зовут.

         Конечно,

         До этой осени

         Я знала б счастливую быль…

         Потом бы меня вы бросили,

         Как выпитую бутыль…

         Поэтому было не надо…

         Ни встреч… ни вобще продолжать.