|
Робин замер, охваченный испепеляющим пламенем. – Надеюсь, никому не придет в голову заглянуть в беседку, – проговорила Макси, и стала расстегивать верхнюю пуговицу. На секунду обомлев, Робин стал помогать ей дрожащими руками. Освободившись от сковывающей одежды, он пробрался пальцами через пушистый лобок и забрался в ее горячее и влажное потайное местечко. Макси глубоко вздохнула, и это окончательно свело его с ума. Он поднял ее правую ногу и положил себе на бедро, затем проделал то же самое с левой. Макси была открыта ему, она ждала и жаждала его. Робин готовил ее к соитию. Она застонала и сжала его коленями. Больше сдерживаться он не мог, и одним движением погрузился в нее. Макси ахнула от ощущения, находящегося на грани боли и наслаждения. Робин заставил себя остановиться. Уже одного того, что он оказался внутри нее, было достаточно. Он чувствовал, что близок к кульминации. Внутри него все трепетало. Он словно вошел в тихую гавань, но одновременно в его крови бушевал шторм. Их окружал мускусный запах любви – такой же интимный, как положение их тел. Правой рукой Робин поддерживал Макси за спину, левой нашел чувствительный узелок чуть повыше места их соединения и тихонько погладил его пальцем. Макси застонала и приподняла бедра. И тут же по ней прошла глубокая долгая конвульсия, и она спрятала лицо у него на плече. Быстрые сокращения внутри ее тела вызвали у Робина извержение – ему даже не надо было для этого двигаться. Его тело залила волна неистового наслаждения, и одновременно эта обжигающая восхитительная кульминация принесла ему долгожданный покой. Задыхаясь, он прижался лбом ко лбу Макси. – Макси, бесценная моя! Если бы только… если бы я мог доставить тебе такое же утешение, какое ты доставляешь мне. Утешение! Макси вздохнула, радуясь, что он не видит выражения ее лица. Поняв, что он отчаянно нуждается в утешении, она согласилась пойти ему навстречу и в обмен получила хмельной восторг. Не так уж плохо. Но хотелось бы большего, хотелось бы быть не только источником душевного утешения и сексуального удовлетворения. Нет, она несправедлива: Робин дает ей все, что может. Он же не виноват, что не может ее любить. Макси немного отодвинулась от Робина, надеясь, что ее мышцы не затекли и она не упадет спиной на каменный жертвенник. – Боюсь, что я разорвала твой шейный платок. – Если так, то я навечно сохраню его обрывки между страницами томика стихов, – галантно сказал Робин и поцеловал ее. Этот ласковый поцелуй заставил Макси суеверно вздрогнуть. Она обещала себе, что еще хотя бы один раз отдастся Робину. Неужели это и был последний раз? Она попыталась заглянуть вперед и уверить себя, что их ждут годы любви и наслаждения, но увидела лишь черный туман отчаяния. Она вздрогнула, и Робин заботливо сказал: – Ты озябла. Пора вернуть себе приличный вид и вернуться в дом. – Он отступил назад, взял Макси за талию и осторожно опустил на мраморный пол. Потом подал ей носовой платок и добавил: – Хотя бы более или менее приличный. Если мы будем выглядеть безукоризненно, никто не поверит в подобную добродетель. – Куда уж тут до безукоризненности. – Макси поправила юбку. К счастью, между шелком юбки и шершавым камнем жертвенника находилась шаль. – Лишь бы о нас не подумали так дурно, как мы того заслуживаем: поцеловались, дескать, несколько раз, только и всего. – А мы ничего другого и не делали, – сказал Робин убедительным голосом хорошего торговца. – В конце концов ты – невинная девица, а я джентльмен. – Оба определения весьма относительны. Макси отыскала шпильки и кое как заколола рассыпавшиеся волосы, надеясь, что не выглядит полной растрепой, потом накинула на плечи шаль. Робин обнял ее за талию, и они не спеша пошли по дорожке к дому. – Между прочим, я привозил тебя в Ракстон еще и для того, чтобы ты решила, нравится ли тебе там, – с заминкой проговорил Робин. |
