|
Правда, мрачноватые, но прогресс налицо. Придёт день, и мне, возможно, захочется взять у тебя несколько уроков. Она толкает его — не настолько сильно, чтобы упасть, но достаточно, чтобы потерять равновесие. — Чего это тебе в башку втемяшилось, что я вообще захочу тебя слушать?! И с чего ты взял, будто ты умнее Старки? Он такое делает — тебе и не снилось! Ты хоть имеешь понятие, сколько людей мы сегодня спасли? Хэйден вздыхает и окидывает взглядом штабеля консервных банок, словно каждая банка — это очередной спасённый подросток. — Я не стану высказывать Старки своё мнение по поводу числа спасённых в этой операции, — молвит он. — Но мне интересно, что будет дальше. — Будет то, что все эти ребята не попадут под нож. — Может быть и так... Но может и иначе. Скажем, как только их поймают, их расплетут гораздо быстрее. А заодно поторопятся и со всеми остальными, которые ждут расплетения сейчас. — У Старки великие замыслы! — вопит Бэм так громко, что каменные стены отзываются эхом. Интересно, не подслушивает ли кто их разговор. В этих коридорах вечно торчат всякие любопытные уши. Она смягчает раскаты своего голоса и переходит на яростный шёпот: — Разгром заготовительных лагерей — это только часть его плана. Главное для него — это отстоять дело аистят. — Произнося эти слова, она медленно надвигается на Хэйдена, и тот отступает, стараясь сохранить безопасную дистанцию. — Неужели ты не видишь, что он разжигает пламя восстания? Другие аистята, которые думают, что у них не осталось надежды, которые считают себя гражданами низшего сорта, поднимутся и потребуют справедливости! — И он собирается добиться этого с помощью террористических актов? — С помощью партизанской войны! В этот момент Хэйден уже прижат к стене, и тем не менее вид у него такой, будто ему всё нипочём. Собственно, даже наоборот — у Бэм чувство, словно это её загнали в угол. — Любой человек вне закона в конце концов попадается, Бэм. Та трясёт головой, словно желая вытряхнуть из неё эту мысль. — Если он выигрывает войну, то нет. Хэйден бочком ускользает от неё на другую сторону камеры и присаживается на штабель банок с чили. — Знаешь, Бэм, я готов дать вам кредит доверия, хотя у меня при этом желудок в узелок завязывается, примерно как от этого чили, — говорит он. — Ты права, в истории полно примеров, когда эгоистичные придурки умудрялись прогрызть себе дорогу к высшей власти и приводили свой народ к успеху. Правда, вот так с разбегу я конкретных имён не назову, но уверен — со временем какое-нибудь всплывёт. — Александр Великий, — предлагает Бэм. — Наполеон Бонапарт. Хэйден слегка задирает голову и сужает глаза, словно стараясь представить себе названные личности. — Значит, когда ты смотришь на Мейсона Старки, ты подмечаешь в нём черты Александра или Наполеона? Я имею в виду, не считая малого роста. Бэм сжимает челюсти и цедит: — Да, подмечаю! И вот она, эта змеиная усмешечка Хэйдена: — Простите, мисс, но если вы хотите получить роль, постарайтесь играть убедительнее. |
