|
Меня дома уже заездили. — И правильно. Потому что ты этого заслуживаешь. — Но вот же я, пришёл, что ещё надо? — А где же тогда твоя гитара? Лицо Уила болезненно морщится, и Лев смотрит в сторону — ему неловко видеть в глазах парня слёзы. — Уна, я не могу этого сделать, — произносит Уил. — Он хочет, чтобы я облегчил ему путь в смерть. Я просто не могу этого сделать! — Да с чего ты взял? Он, может, вовсе не собирается умирать! Голос Уила становится громче: — Он ждёт меня, вместо того чтобы ждать сердце! И хотя Лев толком ничего не знает, он касается локтя Уила, чтобы привлечь к себе его внимание, и говорит: — Может быть, он ждёт и того, и другого... Но он согласен и на что-то одно, если второго не будет. Уил таращит на него глаза, будто впервые видит, а Уна улыбается. — Хорошо сказано, братишка, — говорит она. — Сдаётся мне, что будь ты одним из нас, твоим духом-хранителем была бы сова. Лев чувствует, что краснеет. — Нет, скорее олень, застывший в свете фар [42]. Лев входит вслед за ними в здание. Они идут в его дальний конец, где находится просторная круглая комната, разделённая на четыре открытых отсека. Создаётся впечатление, что это не больница, а спа. Широкие окна в массивных рамах. Стены украшены цветущими растениями, в центре палаты фонтан: водяные брызги падают на медную скульптуру, очень похожую на стилизованный индейский талисман «ловец снов». В каждом отсеке — медицинское оборудование по последнему слову техники, но оно расположено очень деликатно, не лезет в глаза — чтобы не нарушать царящего здесь уюта. Из четырёх коек заняты только две. Ту, что ближе к двери, занимает молодая женщина — дыхание её нерегулярно, губы с синюшным оттенком. На койке у дальней стены лежит исхудавший старик. Видно, что он высокого роста. Уил, Лев и Уна медлят на пороге палаты. Но вот Уил набирает полную грудь воздуха и вступает внутрь, вымученно улыбаясь. Дедушка не спит. Увидев, кто к нему пришёл, он счастливо посмеивается, но смех тут же переходит в кашель. — Дедушка, это мамин пациент Лев. Лев, это мой дедушка, Точо. — Присаживайтесь, — приглашает Точо. — Когда вы так стоите вокруг, у меня такое чувство, будто я уже умер. Лев садится на мягкий бархатный стул, но слегка отодвигается назад — его тревожит вид старика, его мучнистого цвета кожа, осунувшееся лицо и прерывистое дыхание. Лев ухватывает семейное сходство, и ему несколько не по себе при мысли, что этот слабый, больной человек лет шестьдесят назад, возможно, выглядел почти точь-в-точь так, как сейчас выглядит Уил. Старик умирает. Ему нужно сердце. Это напоминает Леву о его собственном сердце — сейчас оно вполне могло бы быть у кого-то другого. Неужели кто-то умер из-за того, что Лев предпочёл оставить своё сердце при себе? Лев даже чувствует себя немного виноватым, и это злит мальчика. Уил берёт дедушку за руку. — Дядя Пивани говорит, что добудет пуму завтра. — Вечно у него «завтра», «завтра», — ворчит Точо. |
