Его лицо угрюмо, и Лев больше не пристаёт к нему с расспросами. На него тоже нахлынули воспоминания. Разговор о хлопателях напомнил ему о времени, когда он в последний раз видел Коннора и Рису. Его охватывает чувство вины. Они спасли его, а он, раздираемый противоречиями, пойманный между своим прошлым и своим будущим, предал их. Коннор и Риса притворились, что они хлопатели. Они зааплодировали — торжественно, ритмично, отчего поднялась паника, помогшая им ускользнуть. Вернее, Лев надеется, что они ускользнули. Правда в том, что он понятия не имеет об их дальнейшей судьбе. Вполне может статься, что их уже расплели. То есть они «продолжают жить в разделённом состоянии». Чем больше он об этом думает, тем больше презирает этот эвфемизм.
Дорога огибает посёлок и уводит к широкой расселине межу скал, затем углубляется в лощину, застроенную одноэтажными красивыми зданиями, между которыми зеленеют лужайки.
— Вот это первое здание — педиатрический корпус, — кратко объясняет Уил на ходу. Уил не снижает хода, но Лев заглядывает в окна и открытые дворики в надежде увидеть целительницу. Он видит детей и других целителей, но мамы Уила среди них нет.
Лев бросает взгляд на своего спутника. Глаза того прикованы к девушке, стоящей на пороге другого корпуса — невысокой, в тунике, украшенной перьями. У девушки тёплые миндалевидные глаза, а на губах — лёгкая улыбка, напомнившая Леву о Рисе. Она стоит в дверях и смотрит на Уила.
Они ещё ничего не сказали, но Лев уже догадывается, что это, должно быть, и есть невеста Уила. Между этими двумя явно угадывается связь, даже ещё более сильная, чем между Уилом и его гитарой. Уил подходит к девушке, и Лев думает, что вот, сейчас они поцелуются, но вместо этого Уил протягивает руку к сплетённой из бисера тесьме, стягивающей волосы девушки, развязывает её и выпускает на свободу сияющий чёрный каскад.
— Вот так-то лучше, — говорит он с едва заметной улыбкой.
— Для мастерской не годится, — возражает она. — Застрянет в циркулярной пиле, и прости-прощай моя голова! Отрежет начисто.
— И получится расплетение! — дразнит её Уил. Она окидывает его сердитым взором — словно ударяет римшот
[41], только визуальный. Он смеётся.
— Уна, это Лев. Лев, Уна.
— Привет.
— Приятно познакомиться, Лев. — Она пытается вернуть себе свою тесьму, но поскольку Уил на добрый фут выше неё, ей никак не дотянуться. — Отдай, Гитарный безобразник! — И натренированным движением, словно проделывать это ей не впервой, она подпрыгивает и выдёргивает тесьму из его пальцев. — Ха! — Она подмигивает Леву и говорит: — Возьми на заметку, братишка. Если поведёшься с этим типом, без этого движения тебе не обойтись.
Лев не очень понимает, почему она зовёт его братишкой, но ему это обращение нравится.
Уна вглядывается в Уила.
— Твой дядя вернулся?
Между ними словно возникает какое-то напряжение. Лев замечает, что над дверью этого длинного узкого здания большими буквами вырезано «Кардиологическое отделение».
— Да, — отвечает Уил. — Ничего не нашёл. Так ты пришла навестить моего дедушку?
— Кому-то же надо его навещать. Он здесь уже несколько недель, и сколько раз ты его навестил?
— Перестань, Уна. |