--Тогда я приду завтра, -- сказал Хирш.
--А бумаги?
--Я уничтожу их завтра же у вас на глазах.
--Вы получите деньги только в обмен на бумаги. Хирш мотнул головой.
--Чтобы вы узнали, кто готов против вас свидетельствовать? Исключено.
--В таком случае кто мне докажет, что эти бумаги подлинные?
--Я, -- невозмутимо ответил Хирш. -- И вам придется поверить мне на
слово. Мы не шантажисты. Просто немножко помогаем справедливости. Вы и сами
это знаете.
Блюменталь опять что-то беззвучно прожевал.
--Хорошо, -- сказал он наконец.
Хирш поднялся со своего золоченого стула.
--Завтра в это же время.
Блюменталь кивнул. На лице у него вдруг выступили капли пота.
--У меня болен сын, -- прошептал он. -- Единственный сын! А вы, вы
приходите, в такую минуту -- постыдились бы! -- Он вдруг сорвался почти на
крик. -- Человек в отчаянье, а вы!..
--Боссе тоже в отчаянье, -- спокойно осадил его Хирш. -- Кроме того, он
наверняка сможет порекомендовать наилучшего врача для вашего сына. Вы у него
спросите.
Блюменталь ничего не ответил. Он все жевал и жевал, и на лице его
запечатлелась странная смесь неподдельной ненависти и неподдельной боли. Я,
впрочем, хорошо знал, что боль из-за утраты денег может выражаться ничуть не
иначе, чем боль из-за куда более скорбной личной Утраты. Однако в лице
Блюменталя мне почудилось и кое-что еще. Казалось, он вдруг понял, что есть
некая зловещая связь между его обманом и недугом его сына, -- потому,
наверное, он и уступил так быстро, а теперь сознание собственной слабости
только усиливало его ненависть.
--Думаешь, у него правда сын болен? -- спросил я Хирш, когда мы уже
ехали вниз в роскошном лифте.
--Почему нет? Он же не прикрывался болезнью сына, чтобы меньше
заплатить.
--Может, у него вообще нет сына?
--Ну, это вряд ли. Еврей не станет так шутить с собственной семьей.
Сопровождаемые сверканьем зеркал, мы сбегали по парадной лестнице.
--Зачем ты меня вообще брал? -- спросил я. -- Я же ни слова не сказал.
Хирш улыбнулся.
--По старой дружбе. По законам "Ланского катехизиса". Чтобы пополнить
твое образование.
--Над моим образованием и так есть кому поработать, -- буркнул я. --
Начиная с Мойкова и кончая Силвером и Реджинальдом Блэком. И потом, то, что
не все евреи ангелы, я и так давно знаю.
Хирш рассмеялся.
--Чего ты не знаешь, так это того, что человек никогда не меняется. Ты
все еще веришь, будто несчастье изменяет человека в лучшую или худшую
сторону. Роковое заблуждение! А взял я тебя, потому что ты похож на нациста
-- чтобы Блюменталя припугнуть.
Во влажную духоту летней нью-йоркской улицы мы нырнули, будто в нутро
прачечной. |