|
Иначе как все это вынести? -- Он постучал по стеклу витрины, за которым красовались радиоприемники и пылесосы. Потом горько усмехнулся. -- Вперед, в скучную заурядность бизнеса и коммерции! Но не забывай: земля все еще дрожит у нас под ногами! Только чувствуя эту дрожь, мы сумеем спастись. Самая большая опасность подстерегает того, кто думает, будто он уже спасся. Смелее в бой! Хирш распахнул дверь. Холодный поток кондиционированного воздуха дохнул на нас, как из могилы. --Хандра? -- спросил Мойков. --Средней тяжести, -- отозвался я. -- Не для водки. Обычная хандра бытия. --Но не жизни? --И жизни тоже, Владимир. Правда, скорее в оптимистическом смысле. Хандра, которую надо использовать для более осознанного образа жизни. Более активного. Такого, чтобы с дрожью. Наказ Роберта Хирша. Мойков рассмеялся. Сегодня вместо мундира на нем был очень просторного покроя костюм, придававший ему сходство с огромной летучей мышью; наряд довершала большая мягкая шляпа. --О смысле жизни всегда занятно побеседовать, -- сказал Мойков. -- За этими разговорами иной раз и жить забываешь. Очень удобная подмена. Но сегодня, к сожалению, не могу. Должен спасать гостиницу. Рауль, столп всего нашего благосостояния, надумал съезжать. Хочет снять квартиру. Для гостиницы это катастрофа. Он же занимает у нас самые роскошные апартаменты. Молись твоему богу, чтобы он остался, иначе нам придется поднимать цены на все номера. На лестнице послышался чей-то голос. --Это он! -- сказал Мойков. -- Оставляю тебе на всякий случай бутылку водки. Сумрак ночи усугубляет сумрак души. --Куда вы хоть идете? -- спросил я. --В "Кутилу". Воздушное охлаждение и великолепные бифштексы. Подходящее место для уговоров. Мойков ушел вместе с Раулем, который был сегодня в белом костюме и красных ботинках. Я уселся под нашей плакучей пальмой и попытался заняться английским. "Эта дрожь, про которую говорил Хирш, -- думал я, -- подспудная дрожь земли, жизни, сердца. Тот, кто спасся, не смеет забывать о ней, не смеет хоронить ее под трясиной мещанства! Это дрожь спасенного тела, танец спасенного существа, с влагой в глазах заново открывающего все вокруг, когда снова впервые -- ложка в руке, дыхание, свет, первый шаг, который тебе опять даровано сделать, и каждосекундно, ликующей вспышкой сознания -- мысль, что ты не умер, ты ускользнул, спасся, не подох в концлагере и не задохнулся в свинцовых объятьях удавки, как Теллер". Словно призрак в темных кружевах, вниз по лестнице плавно спускалась графиня. Я решил, что она ищет Мойкова, и приподнял бутылку. --Владимир Иванович вышел, -- сказал я. -- Но оставил утешение всем страждущим. Тоненькая старушка покачала головой. --Не сегодня. Сегодня я ухожу. Ужин в память о великом князе Александре. |
