|
Он как раз закрывал свой магазин. --Пойдем поужинаем, -- предложил он. -- Под открытым небом в Нью-Йорке нигде не поешь, зато здесь первоклассные рыбные рестораны. --Можно поесть и на улице,-- сказал я.-- В отеле "Сент-Мориц", у них есть такая узенькая терраска. Хирш пренебрежительно отмахнулся. --Разве там поужинаешь? Одни только пирожные и кофе для ностальгирующих эмигрантов. И спиртное, чтобы залить тоску по бесчисленным открытым ресторанчикам и кафе Парижа. --А также по гестапо и французской полиции. --Гестапо там больше нет. От этой нечисти город избавили. А тоска по Парижу, кстати, так и не проходит. Даже странно, в Париже мы тосковали по Германии, в Нью-Йорке тоскуем по Парижу, одна тоска наслаивается на другую. Интересно, каким будет следующий слой? --Но есть эмигранты, которые вообще не знали ностальгии, ни той, ни другой. --Эмигранты-супермены, так называемые граждане мира. Да их тоже гложет тоска, просто она у них потаенная, вытесненная и потому безымянная. -- Хирш радостно засмеялся. -- Мир начал снова открываться. Париж свободен, да и Франция свободна почти вся целиком, как и Бельгия. "Страстной путь" снова открыт. Брюссель освободили. Голландия вот-вот вздохнет. Уже можно снова тосковать по Европе. --Брюссель? -- переспросил я. --Неужто ты не знал? -- не поверил Хирш. -- Я еще вчера в газете читал подробный репортаж о том, как его освобождали. Газета где-то тут должна быть. Да вон она. Он шагнул в темноту магазина и вынырнул с газетой в руках. --Потом прочтешь, -- сказал он. -- А сейчас мы с тобой отправимся ужинать. В "Дары моря". --Это к омарам, распятым за клешни? Роберт кивнул. --К омарам, прикованным ко льду в ожидании смерти в кипятке. Помнишь, как мы в первый раз туда ходили? --Еще бы не помнить! Улицы сверкали так, что казались мне золотыми и вымощенными надеждами. --А теперь? --Иначе, конечно, но и так же. Я ничего не забыл. Хирш посмотрел на меня. --Это большая редкость. Память-- самый подлый предатель на свете. Ты счастливый человек, Людвиг. --Сегодня я то же самое говорил кое-кому другому. Он меня за это чуть не прибил. Видно, человек и впрямь никогда не ведает своего счастья. Мы шли к Третьей авеню. Газета с репортажем об освобождении Брюсселя жгла мне внутренний карман пиджака, как маленький костерок прямо над сердцем. --Как поживает Кармен? -- спросил я. Хирш не ответил. Теплый ветер рыскал вокруг домов, как охотничий пес. Прачечная духота нью-йоркского лета кончилась. Ветер принес в город соленый дух моря. --Как поживает Кармен? -- повторил я свой вопрос. |
