|
-- Вы оба такие странные! -- щебетала она. -- Такие серьезные! Такие милые! И такие странные! Я смотрел ей вслед. Словечко "странные" в сочетании со смешком нечаянно разбудило мою память. Оно напомнило мне одного врача в концлагере, заключенные прозвали его Хохотунчиком. Этот всех больных тоже считал странными и, заливаясь смехом, до тех пор стегал их кнутом, покуда те сами не заявляли, что совершенно здоровы. Такое вот медицинское обследование. --Что с вами? -- теребил меня Александр Силвер. -- На вас лица нет. Значит, вас эта чума неистребимая тоже доняла уже? Вот как, скажите, с ней бороться? Она кидается на тебя со смехом, поцелуями и объятиями, невзирая ни на что. Арнольд конченый человек, вы не находите? --Для конченого человека у него вполне довольная физиономия. --На удовольствиях недолго и в ад въехать. --Наберитесь терпения, господин Силвер. Развод в Америке -- штука очень простая и совсем не катастрофа. На худой конец, Арнольд всего лишь обогатится новым жизненным опытом. Силвер посмотрел на меня. - Вы бессердечный, -- заявил он. Я не стал возражать. Смешно возражать на такое. --Вы и правда надумали снова пойти в адвокаты? -- спросил я. Александр ответил каким-то невнятным судорожным жестом. --Тогда снимите объявление о распродаже, -- посоветовал я. -- Все равно ведь никто на это не клюнет. К тому же зачем продавать себе в убыток? --Себе в убыток? И не подумаю! -- встрепенулся Силвер. -- Распродажа вовсе не значит себе в убыток! Распродажа -- это просто распродажа. Разумеется, мы не прочь кое-что на ней заработать. --Тогда ладно. Тогда оставляйте ваше объявление. Такой подход меня вполне устраивает. И тихо-спокойно ждите развода вашего Арнольда. В конце концов, вы оба адвокаты. --Развод денег стоит. Выброшенных денег. --Всякий опыт чего-то стоит. И пока это только деньги, ничего страшного. --А душа! Я глянул в озабоченное и добродушное лицо безутешного еврейского псевдонациста. Он напомнил мне старого еврея, которого Хохотунчик в концлагере во время обследования забил насмерть. У старика было очень больное сердце, и Хохотунчик, стегая его кнутом, объяснял, что лагерный режим для сердечников как раз то, что нужно: ничего жирного, ничего мясного и много работы на свежем воздухе. От одного из особенно сильных ударов старик молча рухнул и больше уже не встал. --Вы мне, конечно, не поверите, господин Силвер, -- сказал я. -- Но при всех ваших горестях вы чертовски счастливый человек. Я решил зайти к Роберту Хиршу. Он как раз закрывал свой магазин. --Пойдем поужинаем, -- предложил он. |
