– Умеют себя поставить.

– Да, – сказал папа, – видать, она о себе самого что ни на есть высокого мнения.

– Она хороший педагог, – сказала мама.

Тут уж я вскипела:

– Хороший педагог? Но ведь ты, мама, тоже хороший педагог, тебе даже в прошлом году дали медаль за работу!

– Перестань, Катя, – остановила меня мама.

– Не перестану! Почему же ты не говоришь о том, кто повлиял на твое формирование? И не считаешь себя выше всех?

– Катя! – снова строго сказала мама.

– Что – Катя? – спросила я. – Ведь она педагог, то же самое, что и ты, а ведет себя так, будто первая на свете красавица…

Дедушка, которого Алла Петровна пыталась улестить в течение всего вечера, неподкупно произнес:

– Красавица! Вся раскрашенная, намазанная, аж в глазах рябит, когда на нее глядишь.

– И никакой она не музыкант исполнитель, – сказала я, ободренная дедушкиной поддержкой. – Не Виктория Постникова.

– И не Святослав Рихтер, – вставил Антон, который до этого молча сидел и слушал нас.

Тут все засмеялись и разом перестали говорить об Алле Петровне, как не было ее никогда, и мама сказала:

– Антон, пойдем, поиграешь нам…

– Что сыграть? – спросил Антон.

– «Патетическую сонату»…

Мы перешли в мамину комнату. Хотя там было тесно из за рояля, но мы все все таки уселись и стали слушать Антона. Мама после сказала, что он с каждым днем играет все лучше.

А потом Зиновия Семеновна подошла к маме, сжала обеими руками ее руку и тихо произнесла:

– Я понимаю, это все вы… Спасибо вам. – И отвернулась от мамы.

А наш доктор Агния Сергеевна сказала:

– Э, милочка, да у вас нервы никуда.

И вдруг тоже прослезилась.

4

Внезапно нагрянули частые дожди с туманом по утрам. Правда, бюро прогнозов регулярно сулило теплые солнечные дни и температуру воздуха, доходящую до семнадцати градусов, но ранняя осень самовольно опровергала все предсказания и выдавала нам что ни день дождь, который моросил вплоть до ночи, а ночью вступали в свои права преждевременные заморозки, и утром крыши домов казались сизыми, словно бы дрожавшими от внезапно наступивших холодов.

Я вернулась из лагеря. Дома был только один дедушка, мама в начале августа уехала с папой отдыхать на Азовское море и должна была вернуться к первому сентября.

Как только я приехала домой, сразу же побежала к Антону, но не застала его. Меня встретила Зиновия Семеновна.

– Он на работе, – сказала она.

– Как на работе? – удивленно спросила я.

Она развела руками:

– Что с ним поделаешь? Сам так решил. Сколько я ни уговаривала его, чтобы поехал в деревню к бабушке, так и не согласился.

Оказалось, все то время, что я провела в лагере, Антон разносил телеграммы. Он договорился в нашем почтовом отделении и зарабатывал по 60 рублей в месяц.

– И все деньги мне отдает, – сказала Зиновия Семеновна.

Я вспомнила, как Антон делился со мной однажды: хочу, когда вырасту, купить машину «Москвич» и вместе с мамой поехать на юг.

Мне стало как то не по себе. Вот, подумала, я только и делала, что развлекалась, гуляла, купалась, каталась на лодке, собирала грибы, а Антон работал. И теперь, не отдохнув, пойдет снова учиться…

– А я собрала всю его зарплату, до копеечки, и куплю ему пальто, – сказала Зиновия Семеновна. – А то он из старого уже вырос.

Я пошла к себе, села на табурет в лоджии, на которой дедушка посадил бобы и душистый горошек, и они разрослись зеленой стеной. Я думала об Антоне, и мне почему то представлялось, как он едет по шоссе на своем «Москвиче», выставив локоть в открытое боковое окно, и рядом с ним сидит его мама и они оба едут отдыхать на юг.