– А у меня тоже новость, – сказал Антон. – Даже целых две.

– Плохие или хорошие?

– Одна хорошая, одна не очень, даже, по моему, плохая. Какую выложить раньше?

– Хорошую.

– Идет.

Он подвел меня к балкону. Возле балконной двери стоял ящик, а в ящике сидел и смотрел на нас лобастый черненький щенок с белым хвостом и белыми лапками.

– Что за прелесть! – воскликнула я. – Сколько ему?

– Месяца полтора.

– Ты где его взял? Это один из тех пяти, о которых ты мне говорил? Стало быть, выбрал?

– Нет, это уже шестой. Мама принесла из больницы.

– Где она его нашла?

– Там у них, в больничном дворе, живет собака, и у нее родились щенки, мама взяла вот этого…

Щенок несколько раз пискнул, потом схватил мой палец и стал сосать.

– Как мы назовем его? – спросила я.

– Ему подходит «Черныш», как думаешь?

– Черныш? Очень хорошо. Черныш! – позвала я, щенок поднял головку. – Смотри, он уже знает свое имя.

– Он очень умный, – сказал Антон. – Можешь поверить, я знаю собак, это будет необыкновенно умный пес.

– Он будет и твой и мой.

– Договорились. Только с ним надо гулять.

– Буду гулять, не беспокойся!

Я погладила Черныша по черной, слегка кудрявившейся шерсти.

– Вот тебе теперь уже и не надо выбирать одного из пяти!

– Да, я очень удивился, когда мама принесла его.

– Выходит, ты сумел перевоспитать ее. А теперь давай другую новость.

– Наш дом сломали.

– Какой дом?

– Как – какой? На Масловке.

– А ты откуда знаешь?

– Твой дедушка сказал.

– А он откуда знает?

– Ему, кажется, Агния Сергеевна сказала.

– Почему же дедушка мне не сказал?

– Это ты уж его сама спроси.

– Наш дом, – повторила я.

Казалось, до меня только сейчас дошел смысл того, что сказал Антон. Наш дом сломали. Больше его уже никогда не будет…

– Поедем на Масловку, – сказала я. – Поглядим…

– Чего глядеть?

– Вдруг от него что то осталось? Поедем.

И мы поехали. Через весь город, на автобусе, потом на метро, потом на троллейбусе. Чем ближе подъезжали к старому району, тем тревожнее было мне. Я и хотела увидеть то, что осталось от нашего дома, и боялась этой встречи.

Еще издали мы увидели огонь. Он горел ярко, весело, а кругом стояли незнакомые мальчишки, смотрели на огонь.

Это горел наш дом. Сперва его сломали, а потом, видно, решили сжечь.

Трещали прокаленные солнцем долгих лет доски, пламя то разгоралось, то снова затихало, и тогда мальчишки, которых я не знала, подбрасывали в огонь кто доску, кто обломок двери, кто кусок ставня, и огонь оживал с новой силой.

Мы с Антоном молча смотрели, как горит наш старый дом. Нет, не только дом. В огне горело наше детство, все прожитые здесь когда то годы. И первый букварь, по которому мы учились читать. И кубики, те самые, которые я однажды подарила Антону, и елка в серебряных бусах, и наши вечера на скамейке в саду, когда Антон рассказывал мне всякие истории про загадочные убийства, а я так и не могла угадать, кто же убийца, и первые гаммы Антона, и лепестки сирени, которые мы съедали перед экзаменами, все, все было охвачено веселым, как бы ликующим пламенем, искры летели в разные стороны, и наперебой, словно галки, кричали мальчишки.

Антон взял меня за руку:

– Хватит. Нагляделась?

– Да, – сказала я.

– Тогда поехали домой.

– Поехали…

– Здесь, должно быть, построят новый дом, этажей в десять или еще больше, вот такой, какой у нас сейчас.