Как то Алексей Кириллович обронил:

– Боюсь умереть…

Я, разумеется, изрекла банальное:

– Да что вы… Зачем об этом думать? Еще поживете!

Он махнул рукой, как бы отметая ненужную шелуху моих слов.

– Будет вам. Мне же семьдесят один. Возраст солидный, всяко может случиться, а она какая то незащищенная…

В душе я согласна с Алексеем Кирилловичем. Вдруг и вправду с ним что случится? Как ей тогда жить? Она доверчива, ее любой может вокруг пальца обвести.

Я думаю про себя:

«Да, но у нее есть мать».

И Алексей Кириллович, как бы разгадав мои мысли, говорит:

– А матери до нее никакого дела. Только собой занята, своими делами.

– Хорошо, если бы Ляля, как закончит школу, вышла бы замуж.

Он кивает:

– Хорошо. Только я не вижу кругом никого подходящего. Все какая то шушера, несерьезные люди…

И, помедлив, спрашивает, понимая, что не дождется ответа:

– А где их взять, хороших и положительных?

Алексей Кириллович работает в 1 й Образцовой типографии, что на Валовой. По его словам, еще до революции там работали его отец и дед, тогда, когда типография принадлежала Ивану Дмитриевичу Сытину.

– Я пошел работать печатником вовсе не из за семейной традиции, – говорил Алексей Кириллович. – Просто с детства любил книги, и хотелось самому как то посильно участвовать в их создании.

Надо видеть Алексея Кирилловича, когда он снимает с полки или берет со стола какую то книгу; как бережно и в то же время жадно пальцы его перелистывают страницы, глаза пробегают по строчкам.

– Хорошая книга, – нередко скажет он и осторожно кладет книгу на место. – Я за ней два месяца охотился, наконец в сотом магазине поймал.

Я как то спросила по простоте душевной:

– А зачем вам охотиться за книгами? Вы же, можно сказать, создаете книгу. Неужели не можете хотя бы за свои деньги купить экземплярчик?

Он покачал головой:

– Да что вы, как можно? Нас ведь много, печатников, офсетчиков, наборщиков; если каждый возьмет по экземплярчику, пусть даже и за свои деньги, что тогда будет?

Порой Ляля говорит мне:

– Я никогда не оставлю дедушку. Я люблю его больше всех на свете, и мы всегда будем жить вместе.

Я слушаю Лялю, а в моих ушах звучат слова ее деда:

«Боюсь умереть…»

* * *

У Ляли постоянно народ. Приходят одноклассники, подруги, живущие в том же доме, часто вертится Петька Симагин, который, мне думается, влюблен в нее.

В последнее время к нам зачастил Юра Костомаров.

Однажды я зашла к ним, и Ляля сказала:

– Не уходите, тетя Ася, тут ко мне один товарищ зайдет, я вас хочу с ним познакомить.

– Что за товарищ? – поинтересовалась я.

– Из нашей школы.

– Твой одноклассник?

– Не совсем, он из параллельного класса. Хочет пойти в литинститут, он пишет стихи.

– Хорошие?

– Мне нравятся.

Он пришел минут через двадцать. Плечистый парень, волосы подстрижены по моде, в кружок, закрывают уши. Очки на небольшом, правильном носу, крупный рот, густые, чуть сросшиеся на переносице брови.

Вошел в комнату, потирая ладони, снял очки, потом снова надел их. Сказал:

– Так входили в дом чеховские врачи, ты не находишь?

– Кто? – спросила я.

Он живо обернулся, увидел меня, слегка смутился:

– Извините, я думал, Ляля одна.

– Это наш друг и наша соседка, – сказала Ляля.

– В одном лице. – Юра улыбнулся, блеснули ровные зубы.

Подошел ко мне, протянул руку, рука у него теплая, крепкая.