– Тут здорово! – обернувшись к ним, вопит с обычной ее непередаваемой, рассудочной непререкаемостью Кандида. – Идите сюда. Есть все равно неохота.

Кэтрин улыбается и скидывает эспадрильи.

Следующий остров, пять – или их было десять? – минут спустя. Поль изловил рака, махонького; приятный разрыв целостности, недолговечность построения. Все сбиваются вокруг него, поднимающего камень за камнем. Кэнди и Эмма всякий раз взвизгивают в предвкушении, есть там рак или нет; потом начинают выкликать Питера, Сэлли и Тома, звать их назад. Охота – дело серьезное. Поль рывком протягивает руку, поднимает, как раз вовремя, чтобы показать подошедшим рака покрупнее, зажатого в двух его пальцах. Господи-Боже. Фантастика. Кэнди уже летит, возвращаясь от пикниковой полянки под буком с наспех опустошенной пластмассовой коробкой. Питер составляет компанию Полю. Очаровательно. Соперничество. Состязание. Сэлли берет Тома за руку, подводит к пластмассовой коробке – показать, что ищет папа. Малыш смотрит, потом отпрядывает, когда один из раков пытается выскочить наружу. Сэлли опускается на колени, голая рука ее обвивает плечи мальчика. Вроде переводной картинки на чайной чашке времен Регентства: позирующие Вера, Надежда и Милосердие – для тех, кому одного только чая мало.

Со стороны деревьев, откуда и сами они пришли, появляется новый персонаж: удильщик, крестьянин, вышедший порыбачить: резиновые сапоги, линялые джинсы, краснолицый, в старой соломенной шляпе с черной лентой; это человек лет пятидесяти, кряжистый, не проявляющий к ним никакого интереса. На одном плече он несет параллельно земле длинное бамбуковое удилище; на другом – бледно-зеленый, почти уже белый брезентовый рюкзачок. На секунду поиски раков прерываются; все стоят неподвижно; мужчины выглядят довольно глупо, по-мальчишески виновато, словно они влезли в чужую воду; да и дети тоже словно бы они ощутили исходящую от незваного гостя смутную опасность. Впрочем, тот мирно минует пикниковую полянку, выходит под солнце и спускается к ним по траве, направляясь вверх по течению. Теперь они видят, что глаза у него с косиной. Приблизясь и проходя мимо, он подносит палец к полям шляпы:

– ‘seurs – dames.

– Bonjour, - произносит Поль. И следом: – Bonne pêche.

– Merci.

И чужак флегматично удаляется в сторону валунов и забитого деревьями ущелья за ними; скрывается из глаз; оставляя, однако же, незримый след, напоминание о том, что это чужая земля с ее собственной жизнью и обычаями. Что во всем этом слышится? Ģa ira. Ропот толпы, шаги в ночи. Лезвия кос, прямо насаженные на рукояти. Возможно, дело лишь в том, что он – основательный, серьезный рыболов, что у него есть, чем заполнить этот день. Несерьезные вновь приступают к охоте. Одна только Кэтрин следит за голубым пятном, пока оно не пропадает из виду.

Ah, ça ira, ça ira. Les aristocrats, on le pendra.

И выступает из воды, словно он тянет ее за собой. Всовывает мокрые ступни в эспадрильи, отходит в сторону, притворяясь будто любуется цветами, поворачиваясь спиной к голосам, вскрикам, ругательствам и проклятиям. Ах, красавец! Вот мы его вечерком! Поторопитесь, прошу, пора уж. Добрночи, Билл. Добрночи, Лу. Добрночи. Добрночи. Узкая тропа ведет в обход первого из великанских валунов, лежащих наполовину в воде, наполовину на берегу, преграждая дорогу. С верхушки его Кэтрин оглядывается на остальных. Мужчины трудятся теперь сообща, Питер приподнимает камни, Поль хватает добычу. Бел неторопливо убредает от воды, возвращаясь к пикниковой полянке. Вступив в тень, она стаскивает шляпу и с изнуренным видом приглаживает волосы.

Кэтрин уходит дальше, спускается за валун, исчезает из виду.