|
- Как вы немилостивы, - надулся Марвин. - Я забыла про время, - сказала она. - Но теперь я о нем вспомнила! С этими словами она вихрем метнулась к двери и исчезла. Марвин проводил ее глазами, потом сел за стойку бара. - Один за мою крошку, другой на дорожку, - бросил он бармену. - Все бабы фальшивые, - сочувственно заметил бармен, наполняя бокалы. - При ней иссохну, без нее сдохну, хандра у меня, - пожаловался Марвин. - Парню нужна девушка, - изрек бармен. Марвин осушил бокал и снова протянул его бармену. - Розовый коктейль за мою голубую мечту, - распорядился он. - Может, она устала, - предположил бармен. - Не знаю, за что я ее так люблю, - констатировал Марвин. - Но по крайней мере знаю, отчего в небе померкло солнце. Среди моего одиночества она преследует меня, как бренчанье пианино в соседней квартире. Я буду поблизости, как бы она со мной ни обращалась. Может, все это напрасно, но я сохраню в памяти весну и ее, и не для меня ласкает кроны вешний ветерок, и... Неизвестно, долго ли продолжал бы Марвин свои причитания, если бы где-то на уровне его ребер, на два фута влево, кто-то не прошептал: - Эй, миштер! Обернувшись на зов, Марвин увидел на соседнем табурете маленького толстенького цельсианина в лохмотьях. - Чего тебе? - грубо спросил Марвин. - Вы хотеть видеть тот красивый мучача еще раз? - Да, хочу. Но что ты можешь... - Я частный сыщик разыскивать безвестно пропавших успех гарантирован, иначе ни цента в вознаграждение. - Что за странный у тебя говор? - поразился Марвин. - Ламбробианский, - ответил сыщик. - Я Хуан Вальдец, родом из земель фиесты, что у самой границы, а сюда в большой город Норт, я приехал сколотить состояние. - Чучело гороховое, - ощерился бармен. - Какая вещь ты меня назвать? - с подозрительной кротостью переспросил маленький ламбробианин. - Я назвал тебя «чучело гороховое», паршивое ты чучело гороховое, - ощерился бармен. - Так я и услышать, - сказал Вальдец. Он потянулся к поясу, вытащил длинный нож с двусторонним лезвием и, всадив его бармену в сердце, уложил того на месте. - Я человек кроткий, сеньор, - обратился он к Марвину. - Я не легко обижаться. Право же, в родном селе Монтана Верде де лос трес Пикос меня считать безобидный. Я ничего не просить, только разводить пейотовый побеги в высокий горах Ламбробин под сень того дерева, что называться «шляпа от солнца», ибо то есть лучшие в мире пейотовые побеги. - Вполне сочувствую. - И все же, - продолжал Вальдец с нажимом в голосе, - когда эксплойтатор дель норте оскорбляет меня, а тем самым позорит память взрастивших меня родителей, о сеньор, тогда глаза мои застилает красный туман, нож сам вскакивает ко мне в руку и оттуда без пересадки вонзается в сердце тому, кто обидел сына бедняка. - С каждым может случиться, - сказал Марвин. - А ведь, несмотря на острое чувство чести, - заявил Вальдец, - я в общем-то как дитя - порывист и беспечен. - Я, собственно, успел это заметить, - отозвался Марвин. |
