‑ Не имеет значения, почему они сделали то, что сделали, ‑ сказал Олаф. ‑ Согласно закону, они будут казнены, независимо от того, почему.

‑ Мы должны защищать всех людей в этом городе. ‑ Хупер указал назад на ожидающих вампиров. ‑ Последнее, что я проверил, они квалифицируются как люди.

‑ Я не знаю, что вам сказать, сержант. Ни одна тюрьма не примет их, и мы не можем оставить их на несколько дней прикованными к каталке святыми предметами. Это считается жестоким и необычным, поэтому они должны быть истреблены в установленные сроки.

‑ Так что лучше просто убить их, чем оставить на каталке?

‑ Я вам излагаю закон, а не то, во что я верю, ‑ сказала я. ‑ Честно говоря, я думаю, если положить их в запечатанные крестами гробы на некоторое время, они будут в безопасности и не будут болтаться на пути, но это тоже считается жестоким и необычным.

‑ Если бы они были людьми, этого бы не было.

‑ Если бы они были людьми, мы бы не говорили о помещении их в коробку и засовывании их в яму где‑нибудь. Если бы они были людьми, нам бы не позволили приковать их к каталке и удалить их сердца и головы. Если бы они были людьми, мы были бы без работы.

Он наградил меня взглядом, в котором медленно проявлялось отвращение.

‑ Подождите здесь, я поговорю с лейтенантом.

‑ Закон есть закон, ‑ сказал Олаф.

‑ Я боюсь, что он прав, Хупер.

Он посмотрел на меня, игнорируя Олафа.

‑ Если бы был другой вариант, вы бы отказались от этого?

‑ Это зависит от варианта, но я с удовольствием бы воспользовалась правовым убежищем для таких моментов, которое не включало бы убийство.

‑ Это не убийство, ‑ сказал Олаф.

Я повернулась к нему.

‑ Ты не веришь в это, поскольку, если бы это было не убийство, тебе бы это так не нравилось.

Он посмотрел на меня этими темными, как пещеры, глазами, и в их глубине был намек на гнев. Мне было все равно. Я просто знала, что не хочу убивать Сару, или Стива, или Генри Джефферсона, или девушку, которую он заставил плакать. Но чтобы не оставлять Олафа один на один с женщиной, мне пришлось бы взять их на себя, но блин не тогда, когда было темно, не тогда, когда они могли видеть, что их ждет, не тогда, когда они были в страхе.

‑ Ты действительно не получаешь удовольствия, убивая их, да? ‑ Спросил он, и его голос звучал удивленно.

‑ Я говорила тебе, что мне это не нравится.

‑ Да, говорила, но я не поверил тебе.

‑ Почему ты мне веришь теперь?

‑ Я наблюдал за твоим лицом. Ты пыталась найти способ спасти их или уменьшить их страдания.

‑ И ты можешь сказать все это по одному выражению лица?

‑ Не только по одному выражению, а по набору выражений, как облака, проходящие перед солнцем, одного за другим.

Я не знала, что сказать, это было почти поэтично.

‑ Эти люди не виноваты ни в каких правонарушениях. Они не заслуживают того, чтобы умереть за то, что оказались недостаточно сильными, чтобы сопротивляться Витторио.

‑ Тед сказал бы, что невиновных вампиров не бывает.

‑ А что скажешь ты? ‑ Спросила я, стараясь быть сердитой, потому что злость была лучше, чем дрожащее ощущение в кишечнике. Я не хотела убивать этих людей.

‑ Я говорю, что невиновных не бывает.

Хупер вернулся с Гремсом. Гремс сказал:

‑ У нас есть адвокат, который давно хотел попробовать с ходатайством об отсрочке исполнения в подобных случаях.

‑ Вы имеете в виду, как звонок от губернатора в последнюю минуту в кино, ‑ сказала я.

Гремс кивнул. Его такие искренние карие глаза изучали мое лицо.

‑ Нам нужен истребитель, который написал бы и подписал, что он или она считает, что истребление этих вампиров будет убийством, а не общественным благом.

‑ Пусть Каннибал прочитает некоторые умы и убедится, что нас не обманули, и тогда я подпишу.

‑ Анита, ‑ сказал Олаф.

‑ Не надо, просто не надо, и держись подальше от заключенных.