– Чего не знаю, старик, того не знаю, – отрывисто и четко ответил Фирмач. После определенного «набора высоты» его природное заикание исчезало бесследно. – Но чувствую своей шигокой гусской душой, что ты таки да будешь иметь дело с преступлением на сексуальной почве.

– Еще ч‑чего! – икнул Акинфиев.

– Или с потусторонними силами. Может, фотокарточка эта заряжена черным магом и приносит несчастье?

Следователь наморщил лоб и задумался. Случайно или нет, но разговор о потустороннем вокруг этого дела зашел во второй раз.

«Если зайдет в третий, – почувствовал старик, – расследование лучше прекратить».

Разошлись они к вечеру, когда уже стемнело. Акинфиев хотел поехать домой, но тут с ужасом вдруг вспомнил, что обещал забрать у Довгаля кушетку, поймал такси и помчал к Рижскому вокзалу, рассудив, что в гараже прокуратуры уже никого не будет, и, так или иначе, придется нанимать грузовик.

«Лучше бы я новую кушетку купил, – подумал он, рассчитываясь с таксистом у дома Довгаля, – дешевле бы стало!»

В парадном не работал лифт, пришлось подниматься – медленно, с остановками – на девятый этаж; в квартиру Акинфиев звонил, обливаясь потом в своем тяжелом пальто из толстой ткани «Балтика». Он надеялся, что сумеет откреститься от подарка, но Довгаль горел желанием поскорее сбагрить лишнюю мебель.

Прокурор уже выставил кушетку в прихожую и робких возражений Акинфиева не принимал.

– Лифт не работает, – напомнил без пяти минут владелец антиквариата.

– А он никогда не работает, – обрадовал хозяин. – Жэк таким образом компенсирует злостную неуплату за жилье. Берись покрепче!

Кушетка была добротной, сработанной в начале века, с резными ножками, которые Акинфиеву больше всего нравились.

– Отложим до понедельника? – ухватился за соломинку Александр Григорьевич.

– Понедельник сам по себе день тяжелый. Где ты так набрался, Акинфий?

– С Юркой Фирманом в пельменную зашли, – смущенно признался страдалец и, дабы не потерять лицо, резво ухватился за резную ножку: – Потащили!

С пятого по третий этажи лестница не освещалась – кто‑то позаимствовал лампочки «для дома, для семьи». Довгаль споткнулся и выронил ношу, одна из резных ножек отвалилась.

Довгаль вернулся за инструментом и тут же, на лестнице, приятели стали эту ножку присобачивать по новой (Акинфиев грешным делом подумал, не лучше ли подложить вместо нее пару кирпичей). Наконец произведение мебельного искусства вынесли во двор, новый хозяин отправился на мостовую выбирать грузовик, а старый сел на свою бывшую собственность и закурил.

– Уезжаете, Владимир Борисович? – поинтересовался сосед Довгаля, который вышел прогуливать собачку.

– Не дождетесь, – не слишком любезно ответил Довгаль.

И тут в качестве финального аккорда милый песик задрал над злополучной кушеткой ногу.

На этом, однако, мебельные мытарства не кончились.

Транспортировка диванчика в Лианозово обошлась еще в двести пятьдесят тысяч. «РАФ» оказался из бюро ритуальных услуг, а отечественные похоронщики печально известны своей безграничной алчностью.

Пятница кончилась для Акинфиева в сыром, нетопленом замке – там же, где и началась, разве что на дареной кушетке, которая обошлась немногим дешевле стула с бриллиантовой начинкой и потому казалась мягкой.

В довершение всех несчастий задремавшего Акинфиева разбудил звонок Шелехова. Заискивающим тоном начальник управления попросил своего подчиненного выйти на субботнее дежурство, поскольку молодой следователь Зубров собирался завтра жениться. Пожилой коллега жениха мысленно чертыхнулся и ответил согласием.