До рассвета, то есть до семи с четвертью, Рыбаков вслед за патрульными машинами еще четыре раза объехал квартал и один раз обошел его пешком. Дважды по маршруту прошла черная «Волга»; в двух машинах сидели водители, в одном «мерсе» уютно пристроилась на ночь парочка – изредка в темном салоне вспыхивали огоньки сигарет. У кого под «крышей» числился супермаркет, Рыбакову узнать не удалось, и что в нем, собственно, имелось такое, что стоило подобного риска, тоже.

Ночь можно было считать потерянной, вычеркнутой из жизни, но прощать ее Опанасу ох как не хотелось, и с открытием магазина Рыбаков отчалил, взял курс на Староникольскую, где, по последним данным, обретался Источник.

«Сейчас мы с тобой сговоримся или расстанемся, – приговаривал старлей, обгоняя редкие утренние машины. – Сейчас выведешь меня на братву и на Кныха, или я тебя – на чистую воду!»

На посту у Кольцевой дороги инспектор ГАИ остановил вишневые «Жигули», потребовал документы. Несколько патрульных с автоматами останавливали всех или почти всех – по нынешним временам явление обычное. Муровское удостоверение с работающей рацией произвели должное впечатление.

– Что стряслось, капитан? – поинтересовался Рыбаков.

– Супермаркет на Красной Пресне. Дерзкий налет, шесть трупов. Наших вроде двое.

– Когда?

– Час тому назад. «Татра» с фургоном, «ДАФ» с автоматчиками в масках, три машины сопровождения. Двинули туда СОБР, а они как в песок просочились, – козырнул гаишник и поспешил к нарядному «КамАЗу» с расцвеченным рекламой крытым прицепом.

«Влип Опанас! – первым делом подумал старлей. – Влип! Дали „дезу“, неточный адресок предстоящего налета. Не иначе – выпасли, пронюхали стукача».

Он проскочил развязку, вырулил на крайнюю левую полосу скоростной трассы и взял курс на Красногорск, рискуя проскочить указатель. «Уж не сам ли Опанас в налете участвовал? – размышлял опер. – Да какое там „участвовал“! Он, поди, его и организовал. А говорил, что умыт и на сходняк не собирается… Ну, гусь! Алиби себе обеспечил? Думает, я за ним наблюдение установил? Делать мне больше нечего!..»

Но все эти версии отлетели, как испуганная стая ворон с колокольни, едва Рыбаков переступил порог добротного двухэтажного дома, где квартировал Опанас в ноябре. За Источником водилась привычка менять хазу по двенадцати раз в году.

– Звонили ему, часа в четыре утра. Полдома перебудили. Надо же – об это время! – ворчливо доложила хозяйка, рассмотрев милицейское удостоверение Рыбакова. – Старик мой так и не уснул, до утра ворочался.

– И что, ваш жилец сразу ушел? – спросил опер.

– Не сразу. Часов в шесть. На кухне возился, чай кипятил. Егор! – крикнула она неожиданно звонко. – Егор, подь сюда!

Вышел хмурый, молчаливый хозяин, провел заскорузлой ладонью по небритой щеке.

– Опанас говорил, куда идет? – стал у него допытываться Рыбаков.

– Зачем ему мне говорить? Удочку взял и пошел.

– Какую еще удочку? – удивился старлей.

Тяги к рыбной ловле за Опанасом не наблюдалось. Поверить в то, что явный на вид уркаган предается столь добропорядочной утехе, мог разве что этот куркулистого вида дядя. Мол, за постой платит, а остальное меня не касается.

– И часто он так по утрам рыбалил? – усмехнулся опер.

– Часто не часто, а бывало. По выходным.

– Его удочки?

– Мои.