* * *

На грязном мотоцикле к пруду подъехали двое местных «Анискиных». Оставив их возле трупа, Рыбаков ринулся по следу на заброшенной дороге с юга от пруда. Увы, след исчез где‑то за фермой, влился в разбитый гусеницами тракторов проселок. Рабочий фермы видел черный «БМВ», двоих в салоне, на номера, конечно, внимания не обратил.

Группа приехала через два часа. За это время Рыбаков успел опросить еще десяток жителей поселка, смотаться на ближний пост ГАИ со стороны Красногорска, и бдительный сержант доложил, что да, действительно, черный «БМВ» проследовал в сторону Москвы в районе шести утра, когда трасса была почти пустой, но повода останавливать и проверять его не было.

«Кных!» – утвердился опер в своей догадке: по последним сведениям, лежбище главаря было обустроено где‑то поблизости.

Был это, конечно, не сам Кных, а его подельники. Марка машины и ее след, равно как и кожанка на одном из находившихся в салоне «БМВ», да и само направление (завтра главарь мог передислоцироваться) ничего не давали. Рыбаков покружил, забрызгал машину грязью по самую крышу, выпростал бензобак и сник. Перед ним была стена, какой уж тут энтузиазм.

Когда старлей вернулся к пруду, там уже набежал народ. Ядовито зеленела «труповозка» в кустах, замер канареечный «УАЗ» Красногорского УВД, ковырялись эксперты, цокал языком врач.

Все это было Рыбакову привычно и даже скучно. Из оцепенения его вывела фигура следователя Акинфиева, сновавшего между криминалистами и местными зеваками с неизменным потертым портфелем. Водрузив на нос очки, он что‑то черкал в казенном блокноте, изредка задерживался то возле патологоанатома, то возле фотографа, задавал вопросы и морщил лоб, что должно было означать напряженную работу мысли. Причем делалось все это словно в замедленной съемке и могло бы вызвать у Рыбакова улыбку, когда бы он столкнулся с этим чудаком впервые. Но сейчас, после бессонной ночи и фиаско с Кныхом, ничего, кроме раздражения, старый зануда не вызывал.

Акинфиев увидел старлея первым, механически кивнул и вдруг просиял, шагнул навстречу:

– Ба! Знакомые все лица, – воскликнул он. – Как говорится, гора с горой… а Магомет с Магометом! Так, кажется?

– Не пойму, Александр Григорьевич, кто из нас гора, а кто Магомет, – проворчал Рыбаков, отвечая на рукопожатие.

Они отошли к «Волге», на которой приехал старик, помолчали.

Акинфиев шумно втянул носом сырой холодный воздух, поежился.

– Но то, что вы обнаружили здесь сие бездыханное тело, надо думать, закономерно? – спросил он и пристально посмотрел на опера. – Сократите путь к истине, Константин Евгеньевич.

Рыбаков бросил снисходительный взгляд на своего коллегу, вздохнул и выпалил на одном дыхании:

– Большаков Афанасий Тихонович уроженец Мценска четырежды судимый по сто сорок шесть разбой и семьдесять семь бандитизм сорок девятого года русский кличка Опанас без определенного места жительства разведен. Еще вопросы есть?

– Ого! – искренне восхитился Акинфиев. – Старый, надо полагать, ваш приятель?

– Не очень. Год назад во время одной из своих первых операций, я его упустил. Грешен, ничего не мог тогда толком организовать.

– Пытались исправить ошибку?

– Не угадали. Попал Опанас в переплет, сам мне позвонил.

– Вот как?

– По‑вашему, я поехал бы на захват в гордом одиночестве?

– Резонно.

– Позвонил, прочил встречи. В обмен на координаты взял слово, что приеду один.

– Какое доверие!

Тон Акинфиева Рыбакову не понравился. Раньше старлей никогда не замечал за следователем подозрительности, скорее напротив, старик словно выискивал оправдания поступкам подопечных.