Рачинский в то время находился в следственном изоляторе, ему было предъявлено обвинение в другом, более мелком ограблении аптечного склада в Южном порту, и почему‑то ни следствие, ни суд не связали его работу с вооруженным налетом на инкассаторов.

«Эта мадонна с младенцем сказала, он сам оттуда уволился, – размышлял Рыбаков, глядя на монитор. – Любопытно… Уволился за месяц до того, как банк распался, ломанул склад в порту и сел. Через неделю Кных с Опанасом перехватили инкассаторов, а еще через месяц Крапивин укатил в Мюнхен… Это кто ж такой тебя так „опрометчиво“ на работу принял, а?..»

Предположив, что приличный процент от этой замысловатой и определенно прикрытой кем‑то высокопоставленным операции благополучно поступает на счет Кобылкиной, старлей радостно встрепенулся. Когда же он вдруг обнаружил, что супермаркет на Красной Пресне принадлежит совместной фирме «Сарагоса», то и вовсе расстегнул верхнюю пуговицу на форменной рубашке.

Своими открытиями опер решил не делиться ни с Акинфиевым, ни, тем более, с Калягиным, которому, как считал старлей, все было известно. Рыбаков поблагодарил знакомых из бывшего ОБХСС за информацию и, пропустив через принтер не представляющие секретности данные, отправился по горячему следу на поиски бывшего шефа службы безопасности «Коммерсбанка».

14

Зубров уже закончил беседовать с музыкантами «Мига удачи» и попросил их задержаться, пока приедет старший следователь Акинфиев. О встрече с группой старик просил своего молодого коллегу по телефону, не вдаваясь в подробности.

Акинфиев вошел, вежливо поздоровался и попросил всех подойти поближе к пульту, на который выложил фотографии мадам в бикини.

Все сгрудились над карточками. Наступило затишье. Зубров слышал о чудачествах старика, но тут он просто разинул рот.

Что у этого непонятного вешдока могло быть общего с делом Черепанова?

– Артистка вроде, да? А что? – наперебой загомонили музыканты.

– Никто не видел этой женщины?

Никто не видел. Акинфиев перевернул фотографию. «Мы скоро встретимся с тобой!» – прочитал кто‑то.

– Аркашина песня… – в один голос выдохнула группа. Теперь Зубров глядел на Акинфиева во все глаза, ожидая объяснений.

– Может быть, кому‑то знаком этот почерк? – спросил он. Почерка тоже никто не узнал.

– Вы когда‑нибудь гастролировали на юге?

– Нет еще. Собирались весной.

Старик поблагодарил музыкантов, спрятал карточку в портфель и удрученно зашагал к двери.

На улице заметно похолодало. Ну наконец‑то, обрадовался Акинфиев, а то что‑то подзадержалась нынче зимушка‑зима.

Зубров был на прокурорской машине, предложил Акинфиеву подбросить его домой, и старик охотно согласился.

– Может, вы мне все же расскажете, что это за фотка такая, Александр Григорьевич? – решился спросить молодой следователь.

Причин делать тайну из истории с фотографией Акинфиев не видел и потому все рассказал.

– Н‑да, – только и вымолвил Зубров после небольшой паузы. – Признаться, я бы такой находке значения не придал.

– А вам не попадалась такая же во время обыска квартиры Черепанова? – спросил старик.

Молодой следователь задумался.

– Провести повторный обыск? – спросил он осторожно. И сам себе ответил: – Пожалуй, раз к Черепанову это имеет косвенное отношение.

– А что, ваша подследственная Пелешите, – поинтересовался Акинфиев, – по‑прежнему молчит?

– Говорит.

– И что же?

– Вины не признает. «Не убивала, нож в руки не брала, в глаза не видела, пришла и сразу уснула».