|
Она тоже увидела изуродованное тело хозяйки, сочившуюся кровь и бесшумно соскользнула на пол в глубоком обмороке. Граф снова выругался и устремился к двери. Выйдя на площадку, он прогремел: — Скарджилл! Вернувшись в спальню, он переступил через обмякшее тело служанки, подошел к кровати и с тревогой уставился в лицо девушки. — Пожалуйста, Касси, — тихо прошептал он, — только не вздумай сейчас очнуться! Скарджиллу хватило беглого взгляда, чтобы все понять. «Трусливая девчонка», — подумал он, осуждающе взирая на Розину. — Что я должен делать, милорд? — Эти животные сильно разорвали её. Поторопись, Скарджилл, пока она не чувствует боли. Камердинер прижимал к кровати ноги девушки, пока граф сноровисто работал иглой. Наложив четыре шва, он бросил иглу на ночной столик и медленно выпрямился. Сам Скарджилл на своем веку зашил немало ран, тяжелых и глубоких, оставленных шпагой или саблей, но никогда ещё не был столь потрясен. Мадонна была такой худенькой, а её плоть — непередаваемо нежной и мягкой. Шотландец закрыл глаза, но перед его мысленным взором то и дело всплывали фигуры безликих негодяев. — Спасибо, Скарджилл, — кивнул граф и, увидев зловещий блеск глаз камердинера, обратился к нему так тихо, что Скарджилл едва мог разобрать слова: — Я отыщу их, не сомневайся. Один уже мертв, и я совершенно уверен, что ранил другого. Скарджилл глубоко вздохнул. Граф положил на рану полоски чистого полотна и, только сейчас вспомнив о корсиканце, спросил: — Жозеф будет жить? — Хирург вынимает пулю. Он уже не молод, милорд, и, кроме того, бедняге раскроили череп. — Я проведаю его, как только смогу оставить Касси. Пошли людей привезти из хижины Ванноне мертвеца. Возможно, кто-нибудь его узнает, — приказал граф. — И унеси Розину. Марина приведет её в чувство. Граф вымыл руки, сел на кровать рядом с неподвижной Касси и с бесконечной нежностью ощупал её лицо и голову, все ещё слегка набухшие груди и синяк, потемневший и расплывшийся. Касси нехотя открыла глаза и увидела, что граф наклонился над ней и слегка надавливает на живот. Она ожидала нового приступа слепящей муки, но он так и не нахлынул. На мгновение ей показалось, что страшный сон кончился, но девушка тут же ощутила острую пульсирующую боль между бедрами, и какая-то страшная сила, словно тисками, сдавливала ребра. Касси снова опустила веки и вжалась в подушку, чтобы не закричать. На щеку легла рука Энтони. — Кассандра. Девушка с тихим стоном распахнула глаза. Неожиданно ей показалось, что она все ещё лежит в хижине, а мужчины впиваются пальцами в её плоть, насилуя и калеча. Но тьму ужаса прорезал знакомый голос, и Касси впервые за все это время осознанно взглянула на Энтони. — Где я? — прошептала она. — Дома, Касси. Я знаю, какие муки тебе пришлось вынести, любимая. Сейчас дам тебе немного опия. Опий. Он дарит забвение, уносит в мир грез, где нет ни страданий, ни отчаяния. Энтони осторожно приподнял Касси, и она жадно осушила чашку, нетерпеливо ожидая благословенного забытья. Медленно-медленно боль стала отступать, словно оказалась вне её, став чьими-то чужими терзаниями. |
