Его плоть стала почему-то мягкой и вялой.
Граф перехватил её взгляд и шутливо поклонился:
— Он не может быть напряженным и твердым все время, миледи.
Даже ваш покорный слуга должен иногда отдыхать.
Касси снова ощутила, как слезы жгут глаза, и, поперхнувшись
рыданием, поспешно отвернулась. Граф провел рукой по её
распустившимся косам.
— Ты должна расчесать волосы, иначе к утру они безнадежно
спутаются.
Девушка не пошевелилась, и граф вздохнул:
— Хорошо, я сам сделаю это. Будешь лежать спокойно или мне
тебя привязать?
Касси устало обернулась к нему:
— Дайте мне эту чертову расческу.
И хотя руки нестерпимо ныли, она принялась безжалостно
раздирать щеткой густую копну волос, выбирая колтуны.
— Твои волосы, как и все остальное, восхитительны!
Девушка невидящим взглядом уставилась перед собой. Граф
сверился с часами, стоявшими на резном письменном столе.
— Пора спать, Кассандра. День был длинным и крайне
утомительным.
— Где вы ляжете? — холодно осведомилась она. Темные глаза
хищно блеснули:
— Рядом с тобой, конечно.
— Мне нужна ночная сорочка.
— Прошу прощения, миледи, но сорочка — это единственный
предмет, которого вы не найдете в гардеробе.
— Я никогда не сплю без рубашки.
— Значит, пришло время расстаться со столь пуританскими
привычками.
Девушка тихо всхлипнула и попыталась спорить, но усталость
взяла верх. Граф потушил лампы и снова потянулся, позволив себе
впервые за последние четыре месяца немного расслабиться.
Удовлетворенно улыбнувшись, он лег рядом с девушкой на спину,
подложив руки под голову, прислушиваясь к неровному, тяжелому
дыханию Касси.
— Подвинься ближе, Кассандра, — велел он наконец, опуская
руки. — Обещаю, что не трону тебя сегодня.
Казалось, он явственно видел, как девушка, свернувшись в
тугой комочек, прижимается к стене.
— Если ты ослушаешься, я возьму назад свое обещание.
Касси что-то рассерженно пробормотала и нерешительно
подвинулась. Он обнял её и, прижав к груди, прошептал:
— Спокойной ночи, любимая.
Девушка лежала, широко раскрыв глаза, и Энтони чувствовал,
как её густые мокрые ресницы щекочут кожу. Он не мог решить, чем
утешить её, зная, что она примет доброту за насмешку и нежность за
жестокость.
Напоследок граф подумал о превратностях судьбы, позволившей
ему совершить то, что сам он считал едва ли не преступлением,
возможно, навсегда разлучившим его с берегами Англии, и в какой-то
кратчайший миг усомнился в том, что добьется задуманного.
Теплые капли вновь оросили его плечо, и граф потянулся, чтобы
смахнуть слезы с её щек. Касси попыталась отстраниться, но он
крепко держал её.
— Спи, Кассандра. Все будет хорошо, вот увидишь.
— Ты проклятый, бессердечный ублюдок, — выдавила она. — Будь
я мужчиной, вонзила бы шпагу тебе в брюхо!
— Будь ты мужчиной, любимая, вряд ли бы я захотел тебя
похитить, разве что питал бы пристрастие к своему полу, что само
по себе нахожу отвратительным. |