|
Сколько наслаждений! Никогда Александру и не мечталось о такой полноте искренних, сердечных излияний. Летом прогулки вдвоём за городом: если толпу привлекали куда-нибудь музыка, фейерверк, вдали между деревьями мелькали они, гуляя под руку. Зимой Александр приезжал к обеду, и после они сидели рядом у камина до ночи. Иногда велели закладывать санки и, промчавшись по тёмным улицам, спешили продолжать нескончаемую беседу за самоваром. Каждое явление кругом, каждое мимолётное движение мысли и чувства – всё замечалось и делилось вдвоём. Александр боялся встречи с дядей, как огня. Он иногда приходил к Лизавете Алексан-дровне, но она никогда не успевала расшевелить в нём откровенности. Он всегда был в беспо-койстве, чтоб не застал дядя и не разыграл с ним опять какой-нибудь сцены, и оттого всегда со-кращал свои визиты. Был ли он счастлив? Про других можно сказать в таком случае и да и нет, а про него нет; у него любовь начиналась страданием. Минутами, когда он успевал забыть прошлое, он верил в возможность счастья, в Юлию и в её любовь. В другое время он вдруг смущался в пылу самых искренних излияний, с боязнию слушал её страстный, восторженный бред. Ему казалось, что вот, того и гляди, она изменит или какой-нибудь другой неожиданный удар судьбы мигом разрушит великолепный мир блаженства. Вкушая минуту радости, он знал, что её надо выкупить страда-нием, и хандра опять находила на него. Однако ж прошла зима, настало лето, а любовь не кончалась. Юлия привязывалась к нему всё сильнее. Ни измены, ни удара судьбы не было: случилось совсем другое. Взор его просвет-лел. Он свыкся с мыслию о возможности постоянной привязанности. «Только эта любовь уж не так пылка… – думал он однажды, глядя на Юлию, – но зато прочна, может быть вечна! Да, нет сомнения. А! наконец я понимаю тебя, судьба! Ты хочешь вознаградить меня за прошлые муче-ния и ввести после долгого странствования в мирную пристань. Так вот где приют счастья… Юлия!» – воскликнул он вслух. Она вздрогнула. – Что вы? – спросила она. – Нет! так… – Нет! скажите: у вас была какая-то мысль? Александр упрямился. Она настаивала. – Я думал, что для полноты нашего счастья недостаёт… – Чего? – с беспокойством спросила она. – Так, ничего! мне пришла странная идея. Юлия смутилась. – Ах, не мучьте меня, говорите скорей! – сказала она. Александр задумался и говорил вполголоса, как будто с собой: – Приобрести право не покидать её ни на минуту, не уходить домой… быть всюду и всегда с ней. Быть в глазах света законным её обладателем… Она назовёт меня громко, не краснея и не бледнея, своим… и так на всю жизнь! и гордиться этим вечно… Говоря этим высоким слогом, слово за слово, он добрался, наконец, до слова: супруже-ство. Юлия вздрогнула, потом заплакала. Она подала ему руку с чувством невыразимой нежно-сти и признательности, и они оба оживились, оба вдруг заговорили. Положено было Александру поговорить с тёткой и просить её содействия в этом мудрёном деле. В радости они не знали, что делать. Вечер был прекрасный. Они отправились куда-то за город, в глушь, и, нарочно отыскав с большим трудом где-то холм, просидели целый вечер на нём, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе жизни, предполагали ограни-читься тесным кругом знакомых, не принимать и не делать пустых визитов. Потом воротились домой и начали толковать о будущем порядке в доме, о распределении комнат и прочее. Пришли к тому, как убрать комнаты. Александр предложил обратить её убор-ную в свой кабинет, так, чтоб это было подле спальни. – Какую же мебель хотите вы в кабинет? – спросила она. – Я бы желал орехового дерева с синей бархатной покрышкой. – Это очень мило и не марко: для мужского кабинета надобно выбирать непременно тём-ные цвета: светлые скоро портятся от дыму. |
