|
Он подошёл к окну и начал слегка ба-рабанить пальцами по стеклу, глядя на улицу. С улицы доносился до них смешанный шум голосов, езды экипажей. В окнах везде свети-лись огни, мелькали тени. Ему казалось, что там, где больше освещено, собралась весёлая толпа; там, может быть, происходил живой размен мыслей, огненных, летучих ощущений: там живут шумно и радостно. А вон, в том слабо освещённом окне, вероятно, сидит над дельным трудом благородный труженик. И Александр подумал, что почти два года уже он влачит праздную, глу-пую жизнь, – и вот два года вон из итога годов жизни, – а всё любовь! Тут он напал на любовь. «И что это за любовь! – думал он, – какая-то сонная, без энергии. Эта женщина поддалась чувству без борьбы, без усилий, без препятствий, как жертва: слабая, бесхарактерная женщина! осчастливила своей любовью первого, кто попался; не будь меня, она полюбила бы точно так же Суркова, и уже начала любить: да! как она ни защищайся – я видел! приди кто-нибудь побойчее и поискуснее меня, она отдалась бы тому… это просто безнравственно! Это ли любовь! где же тут симпатия душ, о которой проповедуют чувствительные души? А уж тут ли не тянуло душ друг к другу: казалось, слиться бы им навек, а вот поди ж ты! Чёрт знает, что это такое, не разбе-рёшь!» – шепнул он с досадой. – Что вы там делаете? О чём думаете? – спросила Юлия. – Так… – сказал он, зевая, и сел на диван подальше от неё, обхватив одной рукой угол ши-той подушки. – Сядьте здесь, поближе. Он не сел и ничего не отвечал. – Что с вами? – продолжала она, подходя к нему, – вы несносны сегодня. – Я не знаю… – сказал он вяло, – мне что-то… как будто я… Он не знал, что отвечать ей и самому себе. Он ещё всё хорошенько не объяснил себе, что с ним делается. Она села подле него, начала говорить о будущем и мало-помалу оживилась. Она представ-ляла счастливую картину семейной жизни, порой шутила и заключила очень нежно: – Вы – мой муж! смотрите, – сказала она, показывая вокруг, – скоро всё это будет ваше. Вы здесь будете владычествовать в доме, как у меня в сердце. Я теперь независима, могу делать, что хочу, поехать, куда глаза глядят, а тогда ничто здесь не тронется с места без вашего приказания; я сама буду связана вашей волей; но какая прекрасная цепь! Заковывайте же поскорей; когда же?.. Всю жизнь мечтала я о таком человеке, о такой любви… и вот мечта исполняется… и сча-стье близко… я едва верю… Знаете ли: это мне кажется сном. Не награда ли это за все мои про-шедшие страдания?.. Александру мучительно было слышать эти слова. – А если б я вас разлюбил? – вдруг спросил он, стараясь придать голосу шутливый тон. – Я бы вам уши выдрала! – отвечала она, взяв его за ухо, потом вздохнула и задумалась от одного шутливого намёка. Он молчал. – Да что с вами? – вдруг спросила она с живостию, – вы молчите, едва слушаете меня, смотрите в сторону… Тут она подвинулась к нему и, положив ему на плечо руку, стала говорить тихо, почти шё-потом, на ту же тему, но не так положительно. Она напомнила начало их сближения, начало любви, первые её признаки и первые радости. Она почти задыхалась от неги ощущений; на бледных её щеках зарделись два розовые пятнышка. Они постепенно разгорались, глаза блиста-ли, потом сделались томны и полузакрылись; грудь дышала сильно. Она говорила едва внятно и одной рукой играла мягкими волосами Александра, потом заглянула ему в глаза. Он тихо осво-бодил голову от её руки, вынул из кармана гребёнку и тщательно причесал приведённые ею в беспорядок волосы. Она встала и посмотрела на него пристально. – Что с вами, Александр? – спросила она с беспокойством. «Вот пристала! почём я знаю?» – думал он, но молчал. |
