|
Если она получала приглашение куда-нибудь, она, не отвечая, прежде всего обращала на него вопросительный взгляд, – и чуть он наморщит брови, она, бледная и трепещущая, в ту же минуту отказывалась. Иногда он даст позволение – она соберётся, оденется, готовится сесть в карету, – как вдруг он, по минутному капризу, произносит грозное veto! – и она раздевалась, карета откладывалась. После он, пожалуй, начнёт просить прощенья, предлагает ехать, но когда же опять делать туалет, закладывать карету? Так и остаётся. Он ревновал не к красавцам, не к достоинству ума или таланта, а даже к уродам, наконец к тем, чья физиономия просто не нрави-лась ему. Однажды приехал какой-то гость из её стороны, где жили её родные. Гость был пожилой, некрасивый человек, говорил всё об урожае да о своём сенатском деле, так что Александр, со-скучившись слушать его, ушёл в соседнюю комнату. Ревновать было не к чему. Наконец гость стал прощаться. – Я слышал, – сказал он, – что вы по средам дома; не позволите ли мне присоединиться к обществу ваших знакомых? Юлия улыбнулась и готовилась сказать: «Прошу!» – как вдруг из другой комнаты раздался шёпот громче всякого крика: «Не хочу!» – Не хочу! – торопливо, вслух повторила Юлия гостю, вздрогнув. Но Юлия сносила всё. Она запиралась от гостей, никуда не выезжала и сидела с глазу на глаз с Александром. Они продолжали систематически упиваться блаженством. Истратив весь запас известных и готовых наслаждений, она начала придумывать новые, разнообразить этот и без того богатый удовольствиями мир. Какой дар изобретательности обнаружила Юлия! Но и этот дар истощился. Начались повторения. Желать и испытывать было нечего. Не было ни одного загородного места, которого бы они не посетили, ни одной пьесы, которой бы они не видали вместе, ни одной книги, которую бы не прочитали и не обсудили. Они изучили чувства, образ мыслей, достоинства и недостатки друг друга, и ничто уже не мешало им привести в исполнение задуманный план. Искренние излияния стали редки. Они иногда по целым часам сидели, не говоря ни слова. Но Юлия была счастлива и молча. Она изредка перекинется с Александром вопросом и получит: «да» или «нет» – и довольна; а не получит этого, так посмотрит на него пристально; он улыбнётся ей, и она опять счастлива. Не улыбнись он и не ответь ничего, она начнёт стеречь каждое движение, каждый взгляд и толковать по-своему, и тогда не оберёшься упрёков. О будущем они перестали говорить, потому что Александр при этом чувствовал какое-то смущение, неловкость, которой не мог объяснить себе, и старался замять разговор. Он стал раз-мышлять, задумываться. Магический круг, в который заключена была его жизнь любовью, ме-стами разорвался, и ему вдали показались то лица приятелей и ряд разгульных удовольствий, то блистательные балы с толпой красавиц, то вечно занятой и деловой дядя, то покинутые заня-тия… В таком расположении духа сидел он однажды вечером у Юлии. На дворе была метель. Снег бил в окна и клочьями прилипал к стёклам. Ветер врывался в камин и завывал унылую песню. В комнате слышалось однообразное качанье маятника столовых часов да изредка вздохи Юлии. Александр окинул взглядом, от нечего делать, комнату, потом посмотрел на часы – десять, а надо просидеть ещё часа два: он зевнул. Взгляд его остановился на Юлии. Она, прислонясь спиной к камину, стояла, склонив бледное лицо к плечу, и следила глаза-ми за Александром, но не с выражением недоверчивости и допроса, а неги, любви и счастья. Она, по-видимому, боролась с тайным ощущением, с сладкой мечтой и казалась утомлённой. Нервы так сильно действовали, что и самый трепет неги повергал её в болезненное томле-ние: мука и блаженство были у ней неразлучны. Александр отвечал ей сухим, беспокойным взором. Он подошёл к окну и начал слегка ба-рабанить пальцами по стеклу, глядя на улицу. |
