|
Читал он, кроме этого, ещё медицинские книги, «для того, говорил он, чтоб знать, что в человеке есть». Зимой Александр играл с ним в шашки, а летом за городом удил рыбу. Старик разговаривал о том, о сём. Когда шли к полю, он говорил о хлебе, о посеве; по берегу – о рыбе, о судоходстве; по улице – делал замечания о домах, о постройке, о материалах и доходах… отвлеченностей никаких. На жизнь смотрел, как на хорошую вещь, когда есть деньги, и наоборот. Такой человек был не опасен Александру и душевных волнений пробудить не мог. Александр так же усердно старался умертвить в себе духовное начало, как отшельники стараются об умерщвлении плоти. На службе он был молчалив, при встрече с знакомыми отде-лывался двумя, тремя словами и, отговариваясь недосугом, бежал прочь. Зато с своим приятелем Костяковым он виделся каждый день. То старик сидит у него целый день, то зазовёт к себе Аду-ева на щи. Уж он выучил Александра делать настойку, варить селянку и рубцы. Потом они от-правляются вместе куда-нибудь в окрестную деревню – в поле. У Костякова везде было много знакомых. С мужиками он рассуждал о их житье-бытье, с бабами шутил – и точно был балагур, как рекомендовал его Заезжалов. Александр предоставлял ему полную волю говорить, а сам большею частью молчал. Он уже чувствовал, что идеи покинутого мира посещали его реже, вращаясь в голове мед-леннее и, не находя в окружающем ни отражения, ни сопротивления, не сходили на язык и уми-рали не плодясь. В душе было дико и пусто, как в заглохшем саду. Ему оставалось уж немного до состояния совершенной одеревенелости. Ещё несколько месяцев – и прощай! Но вот что слу-чилось. Однажды Александр с Костяковым удили рыбу. Костяков, в архалуке, в кожаной фуражке, водрузив на берегу несколько удочек разной величины, и донных, и с поплавками, с бубенчика-ми и с колокольчиками, курил из коротенькой трубки, а сам наблюдал, не смея мигнуть, за всей этой батареей удочек, в том числе и за удочкой Адуева, потому что Александр стоял, прислонясь к дереву, и смотрел в другую сторону. Долго так стояли они молча. – У вас клюёт, смотрите, Александр Федорыч! – вдруг шёпотом сказал Костяков. Адуев посмотрел на воду и опять отвернулся. – Нет, это так показалось вам от зыби, – сказал он. – Смотрите, смотрите! – закричал Костяков, – клюёт, ей-богу, клюёт! ай, ай! тащите, тащи-те! держите! В самом деле, поплавок нырнул в воду, леса проворно побежала за ним же, за лесой по-ползла и палка с куста. Александр ухватился за палку, потом за лесу. – Тише, полегоньку, не так… что вы это? – кричал Костяков, проворно перехватывая ле-су. – Батюшки! тяжесть какая! не дёргайте; водите, водите, а то оборвёт. Вот так, направо, нале-во, сюда, к берегу! Отходите! дальше; теперь тащите, тащите, только не вдруг; вот так, вот так… На поверхности воды показалась огромная щука. Она быстро свилась кольцом, сверкнув серебристой чешуёй, хлестнула хвостом направо, налево и обдала их обоих брызгами. Костяков побледнел. – Какая щука-то! – закричал он почти с испугом и распростёрся над водой, падал, споты-кался о свои удочки и ловил обеими руками вертевшуюся над водой щуку. – Ну, на берег, на берег, туда, дальше! там уж наша будет, как ни вертись. Вишь как скользит: словно бес! Ах, какая! «Ах!» – кто-то повторил сзади. Александр обернулся. В двух шагах от них стоял старик, под руку с ним хорошенькая де-вушка, высокого роста, с открытой головой и с зонтиком в руках. Брови у ней слегка нахмури-лись. Она немного нагнулась вперёд и с сильным участием следила глазами за каждым движением Костякова. Она даже не заметила Александра. Адуева смутило это неожиданное явление. Он выпустил из рук палку, щука бухнулась в воду, грациозно вильнула хвостом и умчалась в глубь, увлекая за собой лесу. Всё это сделалось в одно мгновение. |
