|
Александр вскочил с места. – Маменька… – сказал он. – Ну, сядь, сядь! – отвечала она, наскоро утирая слёзы, – мне ещё много осталось погово-рить… Что бишь я хотела сказать? из ума вон… Вишь, нынче какая память у меня… да! блюди посты, мой друг: это великое дело! В среду и пятницу – бог простит; а в великий пост – боже оборони! Вот Михайло Михайлыч и умным человеком считается, а что в нём? Что мясоед, что страстная неделя – всё одно жрёт. Даже волос дыбом становится! Он вон и бедным помогает, да будто его милостыня принята господом? Слышь, подал раз старику красненькую, тот взял её, а сам отвернулся да плюнул. Все кланяются ему и в глаза-то бог знает что наговорят, а за глаза крестятся, как поминают его, словно шайтана какого. Александр слушал с некоторым нетерпением и взглядывал по временам в окно, на даль-нюю дорогу. Она замолчала на минуту. – Береги пуще всего здоровье, – продолжала она. – Как заболеешь – чего боже оборони! – опасно, напиши… я соберу все силы и приеду. Кому там ходить за тобой? Норовят ещё обобрать больного. Не ходи ночью по улицам; от людей зверского вида удаляйся. Береги деньги… ох, бе-реги на чёрный день! Трать с толком. От них, проклятых, всякое добро и всякое зло. Не мотай, не заводи лишних прихотей. Ты будешь аккуратно получать от меня две тысячи пятьсот рублей в год. Две тысячи пятьсот рублей не шутка. Не заводи роскоши никакой, ничего такого, но и не отказывай себе в чём можно; захочется полакомиться – не скупись. – Не предавайся вину – ох, оно первый враг человека! Да ещё (тут она понизила голос) берегись женщин! Знаю я их! Есть такие бесстыдницы, что сами на шею будут вешаться, как увидят этакого-то… Она с любовью посмотрела на сына. – Довольно, маменька; я бы позавтракал? – сказал он почти с досадой. – Сейчас, сейчас… ещё одно слово… – На мужних жён не зарься, – спешила она досказать, – это великий грех! «Не пожелай же-ны ближнего твоего», сказано в писании. Если же там какая-нибудь станет до свадьбы добирать-ся – боже сохрани! не моги и подумать! Они готовы подцепить, как увидят, что с денежками да хорошенький. Разве что у начальника твоего или у какого-нибудь знатного да богатого вельмо-жи разгорятся на тебя зубы и он захочет выдать за тебя дочь – ну, тогда можно, только отпиши: я кое-как дотащусь, посмотрю, чтоб не подсунули так какую-нибудь, лишь бы с рук сбыть: старую девку или дрянь. Этакого женишка всякому лестно залучить. Ну, а коли ты сам полюбишь да выдастся хорошая девушка – так того… – тут она ещё тише заговорила… – Сонюшку-то можно и в сторону. (Старушка, из любви к сыну, готова была покривить душой.) Что в самом деле Ма-рья Карповна замечтала! ты дочке её не пара. Деревенская девушка! на тебя и не такие польстят-ся. – Софью! нет, маменька, я её никогда не забуду! – сказал Александр. – Ну, ну, друг мой, успокойся! ведь я так только. Послужи, воротись сюда, и тогда что бог даст; невесты не уйдут! Коли не забудешь, так и того… Ну, а… Она что-то хотела сказать, но не решалась, потом наклонилась к уху его и тихо спросила: – А будешь ли помнить… мать? – Вот до чего договорились, – перервал он, – велите скорей подавать что там у вас есть: яичница, что ли? Забыть вас! Как могли вы подумать? Бог накажет меня… – Перестань, перестань, Саша, – заговорила она торопливо, – что ты это накликаешь на свою голову! Нет, нет! что бы ни было, если случится этакой грех, пусть я одна страдаю. Ты мо-лод, только что начинаешь жить, будут у тебя и друзья, женишься – молодая жена заменит тебе и мать, и всё… Нет! Пусть благословит тебя бог, как я тебя благословляю. |
