|
– Покорно благодарю, Антон Иваныч! Детки здоровы ли у них? – Слава богу. Я к вам веду благословение божие: за мной следом идёт батюшка. А слыша-ли ли, сударыня: наш-то Семён Архипыч?.. – Что такое? – с испугом спросила Анна Павловна. – Ведь приказал долго жить! – Что вы! когда? – Вчера утром. Мне к вечеру же дали знать: прискакал парнишко; я и отправился, да всю ночь не спал. Все в слезах: и утешать-то надо, и распорядиться: там у всех руки опустились: слё-зы да слёзы, – я один. – Господи, господи боже мой! – говорила Анна Павловна, качая головой, – жизнь-то наша! Да как же это могло случиться? он ещё на той неделе с вами же поклон прислал! – Да, матушка! ну, да он давненько прихварывал, старик старый: диво, как до сих пор ещё не свалился! – Что за старый! он годом только постарше моего покойника. Ну, царство ему небесное! – сказала, крестясь, Анна Павловна. – Жаль бедной Федосьи Петровны: осталась с деточками на руках. Шутка ли: пятеро, и все почти девочки! А когда похороны? – Завтра. – Видно, у всякого своё горе, Антон Иваныч; вот я так сына провожаю. – Что делать, Анна Павловна, все мы человеки! «Терпи», сказано в священном писании. – Уж не погневайтесь, что потревожила вас – вместе размыкать горе; вы нас так любите, как родной. – Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас та-ких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера ещё бился целое утро с подрядчиком, да всё как-то не сходимся… а как, думаю, не по-ехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет. – Дай бог вам здоровья, Антон Иваныч, что не забываете нас! И подлинно сама не своя: та-кая пустота в голове, ничего не вижу! в горле совсем от слёз перегорело. Прошу закусить: вы и устали и, чай, проголодались. – Покорно благодарю-с. Признаться, мимоездом пропустил маленькую у Петра Сергеича да перехватил кусочек. Ну, да это не помешает. Батюшка подойдёт, пусть благословит! Да вот он и на крыльце! Пришёл священник. Приехала и Марья Карповна с дочерью, полной и румяной девушкой, с улыбкой и заплаканными глазами. Глаза и всё выражение лица Софьи явно говорили: «Я буду любить просто, без затей, буду ходить за мужем, как нянька, слушаться его во всём и никогда не казаться умнее его; да и как можно быть умнее мужа? это грех! Стану прилежно заниматься хо-зяйством, шить; рожу ему полдюжины детей, буду их сама кормить, нянчить, одевать и обши-вать». Полнота и свежесть щёк её и пышность груди подтверждали обещание насчёт детей. Но слёзы на глазах и грустная улыбка придавали ей в эту минуту не такой прозаический интерес. Прежде всего отслужили молебен, причём Антон Иваныч созвал дворню, зажёг свечу и принял от священника книгу, когда тот перестал читать, и передал её дьячку, а потом отлил в скляночку святой воды, спрятал в карман и сказал: «Это Агафье Никитишне». Сели за стол. Кроме Антона Иваныча и священника, никто по обыкновению не дотронулся ни до чего, но зато Антон Иваныч сделал полную честь этому гомерическому завтраку. Анна Павловна всё плакала и украдкой утирала слёзы. – Полно вам, матушка Анна Павловна, слёзы-то тратить! – сказал Антон Иваныч с при-творной досадой, наполнив рюмку наливкой. – Что вы его, на убой, что ли, отправляете? – По-том, выпив до, половины рюмку, почавкал губами. – Что за наливка! какой аромат пошёл! Этакой, матушка, у нас и по губернии-то не най-дёшь! – сказал он с выражением большого удовольствия. – Это тре… те… годнич… ная! – проговорила, всхлипывая, Анна Павловна, – нынче для вас… только… откупорила. |
