|
Лизавете Александровне стало жаль Александра; жаль его пылкого, но ложно направлен-ного сердца. Она увидела, что при другом воспитании и правильном взгляде на жизнь он был бы счастлив сам и мог бы осчастливить кого-нибудь ещё; а теперь он жертва собственной слепоты и самых мучительных заблуждений сердца. Он сам делает из жизни пытку. Как указать настоящий путь его сердцу? Где этот спасительный компас? Она чувствовала, что только нежная, дружеская рука могла ухаживать за этим цветком. Ей удалось уже раз укротить беспокойные порывы в сердце племянника, но то было в деле любви. Там она знала, как обойтись с оскорблённым сердцем. Она, как искусная дипломатка, первая осыпала укоризнами Наденьку, выставила её поступок в самом чёрном виде, опошлила её в глазах Александра и успела доказать ему, что она недостойна его любви. Этим она вырвала из сердца Александра мучительную боль, заменив её покойным, хотя не совсем справедливым чувством – презрением. Пётр Иваныч, напротив, старался оправдать Наденьку и этим не только не успокоил, но ещё растравил его муку, заставил думать, что ему предпочтён достойнейший. Но в дружбе другое дело. Лизавета Александровна видела, что друг Александра был вино-ват в его глазах и прав в глазах толпы. Прошу растолковать это Александру! Она не решилась на этот подвиг сама и прибегла к мужу, полагая не без основания что у него за доводами против дружбы дело не станет. – Пётр Иваныч! – сказала она однажды ему ласково, – я к тебе с просьбой. – Что такое? – Угадай. – Говори: ты знаешь, на твои просьбы отказа нет. Верно, о петергофской даче: ведь теперь ещё рано… – Нет! – сказала Лизавета Александровна. – Что же? ты говорила, что боишься наших лошадей: хотела посмирнее… – Нет! – Ну, о новой мебели?.. Она покачала головой. – Воля твоя, не знаю, – сказал Пётр Иваныч, – вот возьми лучше ломбардный билет и рас-порядись, как тебе нужно; это вчерашний выигрыш… Он достал было бумажник. – Нет, не беспокойся, спрячь деньги назад, – сказала Лизавета Александровна, – это дело не будет стоить тебе ни копейки. – Не брать денег, когда дают! – сказал Пётр Иваныч, пряча бумажник, – это непостижимо! Что же нужно? – Нужно только немного доброй воли… – Сколько хочешь. – Вот видишь: третьего дня был у меня Александр… – Ох, чувствую недоброе! – перебил Пётр Иваныч, – ну? – Он такой мрачный, – продолжала Лизавета Александровна, – я боюсь, чтоб всё это не до-вело его до чего-нибудь… – Да что с ним ещё? Опять изменили в любви, что ли? – Нет, в дружбе. – В дружбе! час от часу не легче! Как же в дружбе? это любопытно: расскажи, пожалуйста. – А вот как. Тут Лизавета Александровна рассказала ему всё, что слышала от племянника. Пётр Иваныч сильно пожал плечами. – Что ж ты хочешь, чтоб я тут сделал? видишь, какой он! – А ты обнаружь ему участие, спроси, в каком положении его сердце… – Нет, это уж ты спроси. – Поговори с ним… как это?.. понежнее, а не так, как ты всегда говоришь… не смейся над чувством… – Не прикажешь ли заплакать? – Не мешало бы. – А что пользы ему от этого? – Много… и не одному ему… – заметила вполголоса Лизавета Александровна. – Что? – спросил Пётр Иваныч. Она молчала. – Ох уж мне этот Александр: он у меня вот где сидит! – сказал Пётр Иваныч, показывая на шею. – Чем это он так обременил тебя? – Как чем? Шесть лет вожусь с ним: то он расплачется – надо утешать, то поди переписы-вайся с матерью. |
