Изменить размер шрифта - +
Да, легче и добрее самой любви.
     Думаю, эта моя жизнь никак не связана с остальными.
     x x x
     Мой бог, но была и еще одна, я чуть было совсем о ней не забыл.  Совсем
другая, почти противоположность  этой жизни, да и  всех остальных, - вернее,
только странные такие моменты, будто совсем из иного бытия. Например,  вдруг
такая жажда быть чем-то вроде нищего на паперти; жажда  ничего не желать, от
всего отказываться; быть бедным, одиноким  и  в этом находить особую радость
или святость - не знаю,  как это выразить. Например,  в детстве - тот уголок
среди  досок;  я страшно любил это местечко  за то, что  оно такое тесное  и
уединенное, и было мне  там хорошо и счастливо. Каждую пятницу  нищие нашего
городка  ходили вместе  христарадничать  - от  дома к дому; я  увязывался за
ними, сам  не знаю зачем, и молился, как  они, и, как они, гнусавил у каждых
ворот;  "Спаси  господи,  воздай вам  господи..." Или  та робкая  близорукая
девочка,  -  в  отношении к ней  у меня  была  та  же потребность  смирения,
бедности, одиночества и та же особая, почти религиозная радость. И все время
так  было  со  мной: хотя  бы тупик колеи на последней на  свете  станции  -
ничего, кроме  ржавых рельсов, пастушьей сумки  да  сухой  травы,  ничего  -
только настоящий край земли,  заброшенное,  никому не нужное место; и  там я
чувствовал  себя лучше  всего.  Или беседы  в  будке  ламповщика:  она такая
маленькая, тесная, господи, как хорошо бы здесь жить! И на своей уже станции
отыскал я для себя укромный уголок - между стеной пакгауза и забором; ничего
там не было, кроме ржавого железа, каких-то черепков да крапивы -, - сюда-то
уж никто не забредет, разве сам бог, и так мне  здесь грустно  и примиренно,
ощущаешь  тщетность  всего.  И  начальник   станции  порой  по  целому  часу
простаивал  здесь,  заложив  руки  за  спину  и  созерцая  тщетность  всего.
Прибежали вокзальные служащие -  может, убрать этот хлам? Нет, нет, оставьте
как  есть. В такие дни я  уже не присматривал  за людьми, как  они работают.
Зачем же вечно что-то делать? Просто - быть и ничего более: такая это тихая,
мудрая смерть.  Я понимаю - в своем роде это было отрицание жизни, потому-то
и не увязывается оно  ни с чем. Это  просто было, но не действовало, ибо нет
действия там, где все - тщетность.
     XXXI
     Так  сколько  же у  нас жизненных  линий: четыре,  пять, восемь. Восемь
жизней, слагающих одну мою,  а я знаю -  будь у меня больше времени да яснее
мысль, нашлись бы и еще,  может быть, совсем ни  с чем не связанные, хотя бы
возникшие лишь  однажды  и  длившиеся мгновение.  А  может быть, еще  больше
нашлось бы таких,  которые и вовсе не были  осуществлены;  если  б жизнь моя
пошла по иному пути и был бы я кем-нибудь другим или если б мне  встретились
другие события,  - быть может, вынырнули бы во мне совсем другие...  скажем,
индивидуальности,  способные  поступать  совсем  иначе.  Была  бы у  меня, к
примеру, другая жена - во мне мог возникнуть сварливый, вспыльчивый человек;
или я вел бы себя в определенных обстоятельствах как человек легкомысленный;
этого я не могу исключить, - не могу исключить ничего.
Быстрый переход