Это все Кирилл. Он провоцирует… Прыщавый и меня так расшатывал, когда я убивал его и вошел во вкус. Я был готов убивать всех подряд, калечить все, что движется. Но тогда у меня хватило чего-то… Здравого смысла или человечности…

Я смог сказать себе и ему «нет».

И сейчас я обязан помочь Соне.

Мне душно.

В гостиничном номере нечем дышать. Она тоже это чувствует. И она ждет, что я скажу. Соня знает меня. А я знаю ее и догадываюсь, что она мне ответит. Но я все равно говорю. Говорю спокойно, насколько это возможно в моем нынешнем состоянии.

– Перестань, – после долгого молчания получается сказать хрипло, прокашливаюсь и добавляю неожиданно для себя громко, почти криком: – Хватит уже!

Я говорю и продолжаю смотреть в открытое окно.

– Не указывай мне!

Я и не собирался, хотел мягко начать, чертово першение в горле. Она и без того раздражена.

– Нашелся мне тут командир…

Соня разворачивается и собирается выйти из номера.

Я смотрю на Кирилла, ищу поддержки.

Прыщавый молчит. Смотрит на меня. Кажется, ему нравится, как реагирует Соня. Кажется, он этого и добивается.

Она выходит, громко захлопывает за собой дверь.

Я иду за ней следом. Догоняю. Молча едем в лифте, не смотрим друг на друга. Слушаем музыку, я слежу за цифрами. Четвертый этаж. Третий.

Спускаемся на первый.

Соня проходит в ресторан и садится за столик. Я, не дожидаясь разрешения, сажусь рядом.

Закуриваю.

Она знает, что я не отстану и что разговора не избежать. Заказывает два кофе и готовится парировать мои доводы.

Времени у нас полно, но я не привык к долгим прелюдиям, начинаю, не дождавшись напитков, сразу с главного. Говорю, что то, как мы сейчас существуем, неправильно. Это сумасшествие. Я пытаюсь объяснить, что чувствую себя соучастником. Что мне неприятно наблюдать, как она убивает ни в чем не повинных людей.

– Все просто… – Она смотрит прямо в глаза. – Не ходи со мной. И все.

Она специально смотрит пристально. Она хочет меня убедить в своей правоте и показать, что проблемы никакой нет. Она это специально, я хорошо знаю Соню.

Нам приносят кофе, и я делаю глоток.

– Дело не во мне. Как же остальные?

– Перестань, – она перебивает. – Назавтра никто из них ничего не вспомнит. Это стадо. Бесконечное стадо овец и баранов.

Соня жестом просит не дымить на нее. Я тушу сигарету, и она тут же закуривает свою.

Я поджигаю новую и пытаюсь переубедить запутавшуюся в своей правоте. Говорю, пусть завтра они ничего не вспомнят, пусть завтра они хоть тысячу раз воскреснут, но сегодня она погружает обычных людей, которые, по сути, ничего ей не сделали, погружает в ад минимум на целые сутки. Заставляет пройти через муки, заставляет родителей хоронить детей. Говорю, что она должна уважать окружающих…

– Не тебе указывать, что я должна, а чего нет.

– Поставь себя на их место.

– Послушай… – Она садится ближе и уже спокойным тоном продолжает: – Я совершаю разные поступки. Возможно, они тебе не нравятся. Но. Я всегда за собой «прибираю». На тебе это никак не отражается.

Я хочу возразить, но Соня не дает вставить и слова.

– Когда Киря вешался на каждом фонарном столбе при любом удобном случае, – она делает паузу, – ты молчал… Ведь молчал! Хотя вот тут понятно было бы. Из-за него приходилось постоянно переезжать.

– Что было раньше, не важно. – Я все еще пытаюсь достучаться до ее рассудка. – Сейчас можешь себе позволить жить как хочешь. Но…

– Какие ко мне претензии? Я уже говорила, это стадо.