«Интересно, есть все‑таки Бог или нет? А если есть, то сколько он за это получает?..»

Фи, Стольник! Каким ты становишься мелочным. Что сделало тебя таким? Работа?.. Она не хуже других. Не для разборчивых, конечно, – особой нравственностью не отличается; о какой нравственности может идти речь, когда состоишь на службе у жирующих кооператоров, твоя прибыль изменяется пропорционально степени риска, а сам ты – пропорционально прибыли? Еще три года назад я представить себя не мог в этой роли. Три года назад я жил в другой стране, там было всего‑то навсего восемнадцать миллионов с повышенными запросами, да и те вполне удовлетворялись икрой и коньяком в периоды съездов и конференций. А уж нуждающихся в личной охране не набралось бы и сотни. Теперь же им нет числа, и неизвестно, кого больше: охранников или тех, кого они охраняют…

Пятая.  Ее выкурил Отставник. Подавись, сволочь!

Холодная бездна Вселенной пугала, как разверзнутая могила, заставляла мыслить не свойственными мне категориями, Временами начинало казаться, что я здесь не один, что кто‑то невидимый не сводит с меня гипнотического взгляда, парализовывая волю…

Шестая.  Опять тамбур. Потом – купе, чемодан, записка… Как могли те, кто стоит за Хозяином, доверить такой груз черт‑те знает кому?.. Господи… да конечно же, не могли! А раз так, значит… значит, и груза никакого не было?! Меня просто пустили по ложному следу, и вся моя задача заключалась в том, чтобы отвлекать на себя внимание. И в контейнере моем – дерьмо, «кукла»!.. А пока я вожу за нос милицию, прокуратуру, мафию, БЕЗО и всех прочих, пока я, руководствуясь единственно инстинктом самосохранения, путаю следы, настоящий груз давно доставлен по назначению!..

Я чувствовал, что заболеваю, знобило, лоб покрыла испарина, не на шутку разболелось горло. Хотелось чего‑нибудь горячего и кислого, становилось щемяще жалко себя. Может быть, я простудился давно, а нервное напряжение оттягивало ощущение болезни? Тогда неизвестно, в какой она сейчас стадии; в таких случаях самочувствие ухудшается стремитель‑но и неотвратимо. Ни на лекарства, ни на чью‑либо помощь рассчитывать не приходилось, но что‑то нужно было делать, пока я совсем не раскис и сознание не оставило меня. «Не думай об этом, не думай, не думай!» – стучало сердце.

Но бедный, бедный мой Евгений…

Увы! Его смятенный ум

Против ужасных потрясений

Не устоял…

Если я позволю себе разболеться, то из «скорой» меня перевезут в тюремный лазарет, а там, в бреду, я сам себя приговорю к «вышке», подписав какие угодно бумаги: улик против меня предостаточно. Нет, нет, только не раскисать!

«Джунби нарани!» – я встал.

«Чариот!» – сорвал с себя куртку, рубашку, майку.

«Босабом кюне!» – набрав полную грудь воздуха, сжал перед собой кулаки и напряг мышцы.

«Тэквон!»[4] – резко выдохнул и присел.

Врешь, не возьмешь! У меня крепкое сердце. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, вылечу себя сам, мне уже приходилось сбивать температуру перед соревнованиями таким образом.

Сто приседаний. Теперь ногами – за арматуру: сто катков пресса. Сто раз отжаться на кулаках.