|
«Заблудились!» - зло огрызался я, не замечая, не зная и не задумываясь: откуда берется стоголосое эхо? Вскоре многие уверенно пересказывали друг дружке: «Заблудились! Ты понимаешь, брат: бывает...» - а какой-нибудь сволочной аэд уже скрипел стилосом, врезая не царапинами в воск, клеймом на века: «Не зная морского пути в Трою, воины пристали к берегам Мисии и опустошили ее...» - «Как опустошили? - терзали меня докучные. - Союзников?!» - «А кого ж еще, если не союзников? - шутка получалась мало смешной, но на смешную не хватало сил. - Врагов, парни, опустошать хлопотно. И потом, смотришь: ну вылитый троянец! Смотришь, рубишь, грабишь - троянец и троянец! Оглянешься: мисиец!.. А извиняться поздно - опустошил!»
Аэд-невидимка! Ангел мой, ты дописываешь, да?! «...И опустошили ее, приняв за Трою». Кто из нас больше преуспел в помрачении умов? Кто из нас больше виноват: ты или я?! «Я!» - издевательским приговором откликается эхо. Сонмище мужчин, мы были слепы и наивны, как однажды были слепы и наивны Глубокоуважаемые (тогда еще не очень уважаемые и не столь глубоко...), затевая большую войну, путаясь, промахиваясь и опустошая - чтобы в будущем промахи с ошибками нарекли подвигами и едва ли не сотворением мира. Живот рос, приближая время разрешения от тягости; корабль обрастал ракушками, приближая время стоянки на берегу. «Тебе наряд к лицу», - сказал слепой слепцу... И змеи ползли с алтарей. АНТИСТРОФА-II Но нас не помчат паруса на Итаку Но нас не помчат паруса на Итаку - В наш век на Итаку везут по этапу... А. Галич Человек бежал издалека. Была в его беге какая-то несообразность, но определиться не получалось: бегун поминутно скрывался за утесами, чтобы вскоре вынырнуть и припустить дальше по каменистой тропе. Скоро встретимся, тогда и разберемся. По левую руку курились дымки. Сизые, облизывали небо: вдруг просветлеет? Вкусно тянуло жареным луком. Здесь, на южной окраине лагеря, растянутого на многие стадии, обосновались триккийцы, а эти без лука дня не проживут. Утверждают, что от ста болячек. Ладно, пусть их... лишь бы морду в сторону воротили. Доберемся до микенской стоянки, сдадим златовласку отцу нашему Агамемнону с рук на руки - то-то радости! Насмерть небось отчима заговорит, вот и не придется плыть воевать. Все польза. Бегун неожиданно вывернулся совсем рядом: из-за приземистой скалы, похожей на черепаху. - Ой, какой хорошенький! - это златовласка. - Лигерон! - ахнул Одиссей, признав. Малыш Лигерон был обнажен, если не считать повязки на чреслах. Да, теперь уж точно не считать, потому что свалилась. А малышу нипочем: подбежал, остановился. Дыхание ровное, размеренное. Пламя кудрей по плечам: даже не вспотел. Словно мгновением раньше выйдя из шатра, с хрустом потянулся - затрещали молодые косточки... - Дядя Одиссей! Дядя Одиссей - это она?! Не скрываясь, заржали в двадцать глоток свинопасы. По-мужски, одобряя. Неймется парню. Вон, даже видно: до чего неймется. Жениховское дело святое. Дядя Одиссей и тот понимает: святое. Иначе б на привале!.. Ох, этот дядя Одиссей, он у нас рыжей рыжего, жениха женихас-тей... - Она, малыш. - Моя?! Ну как тут не улыбнуться? - Твоя, твоя... Ты чего вперед побежал? Женихам положено в нарядах, со свитой... Не дослушал. Перебил, глядя исподлобья: - Дядя Одиссей. |
