Когда Ульянка уразумела, что должна навеки покинуть родной дом, она попыталась спрятаться, но что толку: никто не решался ослушаться барской воли. И вот ее снарядили, облили в последний раз слезами — и староста повез ее в Щеглы, куда, как выяснилось, ее и проиграли. Расстояние между двумя поместьями было каких-то десять или чуть больше верст, однако Ульянке чудилось, будто везут ее куда-то в неведомые дали… как в сказке: несет меня лиса за темные леса, за высокие горы, за широкие реки!

Барин щегловский в первый миг показался ей страшнее страшного: большой, как медведь, толстый, бородатый. Староста, ее сопровождавший, толкнул в бок, приговаривая:

– Кланяйся господам в ножки, целуй у них ручки!

Ульянка стояла столбом.

Барин сжалился над ее малолетством и сказал добродушно:

– Кланяйся своей госпоже! Слушайся ее беспрекословно!

Ульянка робко обернулась и глянула сквозь щелки своих запухших слезами глаз.

Красивая молодая барыня в таком платье, что и царице не грешно в нем показаться, смотрела на Ульянку так же испуганно, как и та на нее.

– Вот, Наташенька, новая тебе игрушка, — добродушно сказал барин.

– Какая же это игрушка, — прошептала та. — Иди сюда, бедняжка!

И Ульянка пошла зачарованно под власть ее мягкой, душистой ладони.

Скоро ей стало понятно, что барыня Наталья Павловна не слишком-то одобрила своего мужа за такой выигрыш. Однако боялась его прогневить, а потому отослать от себя Ульянку не решилась, оставила при себе. Первым делом она начала звать ее Ульяшей, сказав, что Ульянка — это кличка собачья, а не имя. Девочка жила в ее комнате и была у ней на посовушках. Еду приносили барыне в маленькую столовую, остатки отдавались Ульяше. Иногда по вечерам барин, который обычно спал в кабинете, приносил оттуда свои подушки в барынин ночной покой, и тогда Ульяша уходила ночевать в людскую. Там ее все сильно жалели, там ей и сказали, что пришла и ждет во дворе матушка…

Да, Марфа не выдержала разлуки с дочерью и спустя месяц отпросилась у мужа и старосты и пришла в Щеглы. Какова же была радость Ульяши! Они с матерью так и замерли, сжав друг друга в объятиях!

С дозволения господ Марфа поселилась в людской и добровольно помогала в работе щегловской дворне, чтобы избегнуть упрека в дармоедстве и выказать себя отличной работницей. Она лелеяла надежду, что господа захотят выкупить из Перепечина и ее, и всю семью, чтобы воссоединиться с Ульяшею. Что и говорить, Чудиновы были не против, однако Перепечин заломил цену непомерную. Пришлось от этой мысли отказаться. Марфа, чуть живая от горя, воротилась домой, навсегда простившись с мечтой когда-то вновь увидеть дочку, а Ульяша так страдала во вновь пришедшей разлуке, что Чудиновы поспешили переехать в свою вотчину. Больше они в Щеглах не появлялись, а писем от родных Ульяша не получала за их неграмотностью. В те времена даже и господа получали письма от родни раз или два в год, что же говорить о крестьянах!

Жилось Ульяше у любящей ее Натальи Павловны — лучше некуда, барыня любила ее, как родную дочь, а все же она втайне мечтала когда-нибудь выкупить семью из неволи. И барин Александр Никитич об этом отлично знал…

– В карты выиграл? — проговорил Анатолий. — Откуда ты это взял?

Конечно, дело было совершенно обычное — с крепостными не то что дед Перепечин, и отец Анатолия, славившийся гуманностью, поступал не церемонясь: закладывал их, когда деньги надобились, продавал или проигрывал, не видя разницы между людьми и любым другим имуществом.