— Ха! По-твоему, их было меньше, когда Куропаткин завоёвывал Геок-Тепе?! Дорогой штабс-капитан, тебе тогда было всего три года, и ты ничего не помнишь и не знаешь. А мы-то е Хезрет-ишаном испытали русские пушки на себе. Мы первыми поняли, что надо дружить с таким крепким оружием, а не воевать. Ишан, вы помните, какими почестями меня окружил Куропаткин, когда вошел с войсками в наш аул Асхабад, не получив сопротивления?

— Как же, Каюм-ага! Всё помню. Он и медаль вам первому прилепил к халату.

— Вот она. — небрежно ткнул сердар пальцем в грудь. — А другие награды я получил позже. Вот эту в Мерве. Он тронул вторую медаль. — А эти, потом…

Старики принялись вспоминать не столь далёкие дни, когда генерал Куропаткин начальствовал в Закаспийской области и окружал Каюм-сердара, Хезрет-ишана и многих других ханов и святых особым почётом. Разве не ак-паше Куропаткину пришла первому мысль приблизить к себе именитых туркмен, а их детей сделать людьми интеллигентными? — спрашивал у сидящих сердар. Сколько теперь молодых джигитов вернулось из Петербурга при офицерских погонах! Ораз-сердар — сын достопочтенного Тыкмы, мир его праху, — ходит в чине майора и считается правой рукой начальника области. Даже ханша Мерва, Гюльджемал, его побаивается, считается с ним. Но аллах милостив и справедлив: пойдёт и Черкезхан дорогой высокопоставленных.

Вскоре в беседу включился ишан и начал рассказывать о том, как Куропаткин привёл на текинскую конюшню породистого жеребца Араба и гнедую кобылу, и как по его велению возглавили коневодство. Батраки из аулов построили большую конюшню, очистили поле для скачек, огородили дувалом и стало называться оно по-европейски — ипподром.

— То время я уже хорошо помню, — сказал Черкез. — Тогда мне тринадцать стукнуло. Хвастаться не стану, но в тринадцать я уже участвовал в скачках. Так ведь, отец?

— Так-то оно так, — согласился Каюм-сердар. — Да только поздновато ты сел на коня. Вот твои братья — Аман и Ратх, с трёхлетнего возраста с лошадей не слазят. И теперь, сам знаешь, джигитов Каюмовых весь Закаспийский край знает!

— Не моя вина, что ты не посадил меня на скакуна раньше, — обиженно возразил Черкезхан.

— Не было нужды, сынок, — авторитетно заявил Каюм Сердар. — Я спал и видел тебя царским офицером. Не конь тебе был нужен, а знания. Я сумел тебя определить в кадетский корпус, и мои старания, как вижу, не пропали даром. Ты один у нас такой… с офицерскими погонами… штабс-капитан. А эти — недоучки. Но тут, конечно, виноват я сам. Амана и Ратха надо было тоже сначала посадить за книжки, а потом на коней А я сделал наоборот: вот и не пошла им на ум грамота.

Юноши, как и подобает благочестивым сыновьям, во время беседы старших сидели молча. Но тут Ратх не выдержал:

— Отец, но разве пять классов мало?

— Тебе, может, и хватит. А вот Черкезу понадобилось больше семи!

Аман же, два года учившийся у аульного муллы, пригнув голову, покорно выслушивал неприятные для него разговоры и думал о своём. Он славился в Асхабаде не только как цирковой жокей, но и как Аман-гуляка. Одет был всегда нарядно, при деньгах, и за ним толпами ходили ханские и байские сынки. Частенько Амана и его компанию видели в ресторане гостиницы «Гранд-Отель» и в армянских духанах. Поговаривали далее, что он тайком заглядывает в публичные дома, но этому Каюм-сердар не верил. К тому же он прощал сыну грешки и допускал, что с Аманом ничего плохого не случится, если он разок-другой и проведёт вечерок с какой-нибудь красоткой.