Изменить размер шрифта - +

— Так откуда оружие?

Тот, что с автоматом, неумело рапортует:

— Взято в бою, товарищ командир.

— В бо-ою… — «сомневаясь», тяну я. Автоматчик торопливо начинает рассказывать:

— Я, товарищ командир, когда в ячейке остался и немцы нас бомбить начали, испугался очень. Сами посудите, не военный я человек! А когда танки пошли, и вовсе, признаюсь, чуть в штаны не наложил. Хорошо, тут наши пушки стрелять начали. Рядом броневик проходил, в него попали, немцы с брони как мыши в разные стороны. Один ко мне в окопчик и заскочил.

Внезапно он суровеет и сплёвывает:

— Задушил я его. Руками удавил.

— Со страху, наверное?

— Не, со злости… А потом с автомата давай остальных гвоздить. Ничего машинка, только вот ствол вверх дёргает. А там и Иван Яковлевич подполз. Вначале-то у него винтовка германская была, а потом с броневика пулемёт содрали — так и дрались с ним вдвоём.

— А остальные? Вас же там человек пятьдесят было!

— За остальных мы не ответчики, товарищ командир. Видели четверых — руки подняли и в плен побежали.

Он сплёвывает, но тут вступает пулемётчик:

— Сами разобрались. Там и положили, гадов.

Я смотрю на них, потом на лейтенанта.

— А что вы скажете?

— Перед их ячейкой штук тридцать трупов. Рядом — броневик. Один ганс за ячейкой валяется. Видно, что придушили. Язык высунут и глаза выпучены. Не похоже, что врут.

— Да и я вижу, что не врут. Вот что, лейтенант: веди их в свою роту. Оформи, как полагается, пулемётчиками. Первый и второй номера. Поделись патронами. Я вижу, у них лента всего одна осталась. Комиссар где?

— У нас, товарищ капитан.

— Вот ему и отдайте. Кстати, как он?

— Нормально, товарищ командир. Стреляет метко, словно снайпер. Что не выстрел, то готов фриц!

— Вот ему и команда. Кстати, откуда вы, товарищи?

— Левченко, Пётр Семёнович. Секретарь Козелецкого райкома Партии. Второй секретарь.

— Рабинович, Иван Яковлевич. Заместитель секретаря городского комитета ВЛКСМ. Из Фастова я.

— Что же. Спасибо вам, товарищи. Честное слово, не в обиду будь вам сказано, не ждал я такого от вас. И рад, что ошибся. Низкий поклон вам…

Они уходят. А я никак не могу уснуть, взбудораженный происшедшим. Не все, оказывается, сволочи. И среди них нормальные люди попадаются…

Утро начинается с музыки. Над нашими позициями плывёт мелодия «Катюши». Затем, когда песня кончается, звучит гнусавый голос с жутким акцентом:

— Русский Ваньюшька! Сдавайсйя в пльен! Путешь шить, кушать пелый хльеп, яйко, сальо. Стреляйт сфой комисар-жид, комантир-юде, хоти в пльен. Путешь жить. Спать со сфой молотка.

Над окопами вдруг раздаётся гомерический смех. Да, такого ещё не было! Один голосок чего стоит! Видно, что и немцы озадачены. Голос затихает, затем как-то обиженно спрашивает:

— Это нье йесть смьешно. Почьему «ха-ха»?

Некоторые из нас, уже обессилев от смеха, валятся на дно окопов.

— Ферфлюхтер русише швайн!

Вот это другой разговор — тупоносая машина с огромными репродукторами стоит в тени деревьев, на холмике, до неё — с километр. Может, чуть побольше. Бах! Одинокий пушечный выстрел, и взрыв разносит агитустановку в клочья. Словно по команде немцы открывают ответную стрельбу. Вздымаются столбы разрывов, летят какие-то обломки, куски деревьев и брёвен. Снаряды рвутся и на линии нашей обороны, и в глубине, и перед нами. Так продолжается полчаса, затем вновь появляются танки.

Ну, на этот раз вы попали, ребята! ПТО на передней линии, а эти пушечки с километра снимают шляпу любому немецкому гаду.

Быстрый переход