– Наступай! Наступать, я приказываю! – кричал Святослав.

Было плохо видно с его места, почему дружины, даже хирдманы Хакона и Тородда, стоят по щиколотку в растоптанной, смешанной с кровью грязи и не идут дальше.

Видя, что наступать по прямой невозможно, Величар с частью своих людей подался назад. Конь перенес боярина через ручей, а отроки его по грудь в ледяной воде побрели следом. На краю поля русский строй почти упирался в берег, но за ручьем древляне прошли к русам в тыл. Оттуда вновь начали стрелять.

Но обрести прежний накал битва уже не могла. С обеих сторон было много раненых, люди изнемогали от усталости. Каждый шаг требовал усилий, чтобы вытащить ногу из липкой грязи на разбитой пашне.

Почему-то вдруг стало плохо видно. Казалось, мутнеет в глазах, залитых потом. Между землей и небом повисла белесая пелена. Это пошел снег – крупный, влажный, густой, перемежаемый каплями ледяного дождя. Нельзя было понять, где свои, где чужие. Кричать не было сил, сорванные глотки лишь хрипели.

Тородд взглянул на небо, стирая мокрые хлопья с лица, и приказал трубачу: все назад! Заревел рог, приказывая отходить, за ним другой. Пашня напитывалась влагой и раскисала на глазах, люди проваливались почти по колено. Затухали последние стычки. Промозглый холод, пробираясь под распахнутые кожухи, леденил пропотевшую одежду на разгоряченных телах.

– Почему назад? – Святослав подскакал к Тородду. – Я приказываю наступать! Они уходят, мы должны перебить их!

– Нет, княже! – Тородд покачал головой. – Не сейчас. Соберем раненых, выстроим дружины, дадим людям дух перевести. Потом дальше пойдем. Вон там – Искоростень, до него и поприща нет. Никуда от нас Володислав не денется.

– Но он сказал, что у него меч моего отца!

– Ну так он его из рук не выпустит. Где голову Володислава возьмем, там и меч княжий будет.

С неохотой Святослав был вынужден покориться опытности воевод. Он больше не видел своего войска, сквозь пелену снега мог лишь разобрать, как в беспорядке ходят туда-сюда люди, собираются кучками к своим боярам. Ведут под руки, волокут на закорках раненых. Тащат убитых. На поле не было видно ровной поверхности: везде лежали тела, уже обрисованные тонким покрывалом хлопьев. Их было так много, что брала жуть.

Древляне исчезли с глаз – отошли за овраг, к Искоростеню. На поле, где недавно гремело оружие, гудели рога, раздавались боевые кличи, крики ярости и вопли боли, стало тихо. Настолько тихо, что вновь резанул ухо пронзительный вороний грай.

– Так я не понял, – Святослав подался к Асмунду, – кто победил? Мы? Мы же победили?

С детства он слышал множество саг и преданий о великих сражениях. Когда боги спускаются на поле или сами ведут свою брань в небесах. С пятилетнего возраста он знал, что эти сражения и победы в них – его законный удел по праву рождения. Но теперь… ему устроили какую-то неправильную, не настоящую битву. Какие тут боги! Ни Перуна, ни Одина он не мог разглядеть в этой мешанине тел. Много шума, беготни, непонятных перемещений… грязь, везде грязь… кровь на одежде, на лицах тяжело дышащих отроков… Густые брызги грязи на людях и лошадях… Усталость… остановившиеся глаза, судорожно ходящие кадыки… Где же валькирии в золотых шлемах? Где торжество?

– Мы победили, княже, – успокаивающе кивнул Тородд. – Побеждает тот, за кем осталось поле…

– Кто трупье собирает, – мрачно подсказал Асмунд.

– Да, истинно так, – кивнул Тородд. – А вот это все теперь наше, – он обвел рукой клин уничтоженной пашни.

Марена засеяла свое поле многими сотнями трупов.

Святослав с коня оглядел завоеванное.