– По осени еще, – начала она вспоминать, – как тех… как меня со стравы домой привезли… надумала наша мудрая чадь послать к уграм, подмоги просить. Дары повезли… паволоки, я узорочье все мое отдала… Ни снизки не осталось. Обещали им дань давать… И недавно, седмицы с три, приехал Житина назад и сказал: князь Файса кланяется, за дары благодарен, большого войска дать не может, с саксами большую рать ведет непрестанную, но пять сотен всадников с братаничем своим Такшонем вышлет. Володислав все по заборолу ходил да в полуденную сторону смотрел. Говорил, пришли бы угры сейчас – ух мы бы стоптали их всех… ну, киян.

– А когда именно пришлет – не сказал? – Соколина подползла к ней по кошмам и слушала, ловя каждое слово.

– Месяц брал на сборы. Вот, срок выходит… вроде… у меня все дни в голове перемешались.

Эльга выпрямилась, потом перевела взгляд на телохранителя у дверей:

– Ольрек, беги к воеводам… и к князю.

Гридь кивнул и мигом выскочил за дверь.

Воеводы, уже расставившие дозоры и собравшиеся отдыхать, вновь сошлись и набились в княгинину юрту, где ветер не мешал беседе. Сели кругом на кошмы у огня, будто степняки, все эти потомки норманнов и славян: Святослав, Острогляд из Киева, Грозничар из Чернигова, Ингвар-младший из Ладоги, Тородд и Хакон из Хольмгарда, княжич Судимир Воиславич из Плескова, князь Видогость с Шелони, Равдан из смолян, Гуда с Ловати, дружинные бояре во главе с Мистиной. Лют, как самый среди них младший (князь старший в любом собрании, сколько бы ему ни было лет), пролез в ту сторону, где теснились женщины, и улегся, положив голову на колени Предславе. На него косились, но молчали: он только что вернулся из дозора, и в тепле его так разморило, что не было сил даже сидеть. К тому же все уже знали, что минувшей ночью это он прикончил деревского воеводу Величара и в его греческом доспехе нынче вечером объезжал окрестности русского стана. Однако Предслава, не переставая слушать бурный разговор бояр, опустила руки и стала перебирать волосы Люта: для нее это был все еще тот же мальчик, чье детство прошло у нее на глазах. Занятая своими бедами и тревогами, она еще не осознала, что в это собрание он допущен не потому – или не только потому, – что приходится братом Мистине.

– Как ты оброс… – шепнула она, пропуская меж пальцев длинные светло-русые пряди. – О!

Ей вдруг бросился в глаза меч в ножнах, лежащий возле бока Люта. При дрожащем огне костра перемигивался искрами тончайший узор из кусочков серебряной и медной проволоки, что отличает настоящие «корляги».

– Да ты теперь… вольный человек и знатный муж!

Предслава покачала головой, дивясь, как много изменилось в близком ей семействе за такой недолгий срок.

Лют лишь улыбнулся, не открывая глаз.

– Извод бы взял угров этих, только мне и дела теперь с ними еще ратиться! – тем временем говорил княжич Судимир, двоюродный брат Эльги и заодно зять Тородда и Хакона. – Нам бы и восвояси уже собираться. Просинец кончается, зимнего пути два месяца осталось самое большее, засядем в распутицу на Ловати где-нибудь, да, Видята?

Шелонский князь Видогость, зять Эльги, молча кивнул. В глазах Тородда и Хакона тоже отражалось понимание: они представляли себе сложности перевода войска от Киева к Ильменю зимой и тем более по весенней распутице.

Что войску делать дальше, теперь, когда сопротивление рода деревского сломано и последний их князь, скорее всего, мертв, Святослав и его приближенные намеревались обсудить завтра.