И тут же негромкий, но ясный звук — металл ударился о камень.

Оружие!

Благородная аристократка среагировала мгновенно, не посрамив своих предков.

Прыгнула в сторону, перекатилась и нырнула под ближайший куст.

Еще секунду спустя ее собственный пистолет уже рыскал, выцеливая (выискивая?) противника.

Из-за стены донесся высокий, чуть надтреснутый голос:

— Совсем свихнулась, Рида Светлая?

Рида вылезла из своего укрытия, отряхнула колени.

— С тобой свихнешься! — крикнула она. — Пикколо, чертушка, где ж ты пропадал?!

Маленький горбун легко спрыгнул на траву, и хозяйка Дома Ламме обняла его.

«Господи! — подумала она. — Наконец-то не одна! Наконец-то мне все расскажут толком!»

— Так ты все время был здесь?

— Конечно, — он глянул на нее искоса, наклонив голову, словно птица. Рядом с Коном. Где ж мне быть еще?

Это было прозвище, которое он придумал для Конрада давным-давно, еще до Аржента — Кон Юный. Когда же он хотел хорошенько разозлить приятеля, то величал его не иначе, как Конналом Ста Битв. Кстати, и Риду Светлую пустил в обиход тоже он.

— И ты все время молчал? Я же была здесь позавчера.

— Я тебя видел.

— И не показался?

«И отец Андрей промолчал» — добавила она мысленно.

— А зачем? Я знал, что ты придешь еще раз и уже не с парадного хода. Как видишь, не ошибся. Кроме того, я хотел, чтобы ты сама немного здесь осмотрелась.

— Осмотрелась! Да меня уже дважды чуть не убили.

— Ну, это не фокус. Тем более, ты, как я вижу, вполне жива. Ладно, пошли поговорим. Есть здесь одно укромное местечко.

«Укромным местечком» оказался родник в глубине рощи, ясный, сверкающий, словно глаз лесного божка. Видно было, что воду отсюда берут нечасто: трава не затоптана, грязи вокруг нет.

Вода маленьким фонтанчиком плясала в темной чаше, переливалась через край, и тонкий ручей убегал по склону вниз, к реке, то и дело подпрыгивая крошечными водопадами.

Вне всяких сомнений, отец Андрей о роднике знал, но почему-то трогать не стал. Не построил ни часовни, ни купальни для омовения больных как это полагалось бы в приличном монастыре. Только плетеная изгородь на склоне, чтобы в чашу не сыпалась земля, да узкая деревянная скамья. На нее и уселись Рида и Пикколо. Уселись и замолчали.

Рида вдруг почувствовала себя неловко. В прежние времена Пикколо был на особом счету в ее свите.

Все остальные в ее глазах были просто мальчишками — храбрыми, верными, неглупыми, но до взрослых людей им было еще расти и расти.

И она изображала для них то Жанну Д`Арк, то Прекрасную Даму Былых Времен.

И они, ни во что такое не веря, предпочитая девушек совсем иного пошиба, все же впечатлялись и шли за ней.

И на войну, и на край света.

Продолжая при этом считать себя людьми трезвыми и здравомыслящими.

Не то — Пикколо.

(Кстати, свое прозвище он тоже придумал сам, что уже говорило о чем-то.)

Он был достаточно беспощаден к себе для того, чтоб неплохо понимать других, и для того, чтоб Рида была с ним откровенна. Он, как и джокеры, мог видеть правду.

И вот теперь ей вдруг стало не по себе.

И не зря. Пикколо прервал молчание.

— А ты стала женщиной, — сказал он задумчиво.

И, немного погодя, как это было у него в обычае, пояснил:

— Я имею в виду не женственность, а то, что ты уже не девушка.

Рида почувствовала, что краснеет.

— Это так важно для тебя? — спросила она, как можно язвительнее.

— Я мог бы спросить: «Кто он был?», но это действительно неважно.