— Это так важно для тебя? — спросила она, как можно язвительнее.

— Я мог бы спросить: «Кто он был?», но это действительно неважно. Я хотел бы спросить: «Почему не Конрад?», но ты все равно не сможешь ответить. Поэтому скажи хотя бы вот что: это как то связано с иллюзиями?

— Я не понимаю, о чем ты.

— На Земле в старые времена от колдунов иногда требовали, чтобы они соблюдали девственность. Иногда — наоборот. Как с джокерами?

И добавил:

— Я думаю о Юзефе.

— А, вот что! Ты хочешь сказать, что если у него была женщина… Была?

Пикколо кивнул.

— И не одна.

— Нет. Если не одна, тогда тем более нет. Понимаешь, здесь нет никакой мистики. Чистота — нечистота, жрец — жертва, это все глупости. Опасна не связь, опасно влюбляться.

— В смертного?

Рида топнула ногой.

— Да нет же! Все просто. Когда человек влюбляется, он заодно начинает сильнее любить самого себя. Иногда, кстати, любовью себе и ограничивается. А джокеру нельзя жалеть себя, дорожить собой. За Темной Завесой это смерть.

— Так вот почему ты была всегда столь строгих нравов. Бедняжка Конрад…

— Какое это имеет значение?

— Для меня имеет. Ты мучила его долго, но я не вмешивался — это была ваша игра. Но то, что с ним сделали теперь, уже переходит границы. Это уже не игра. Ты сможешь его освободить?

— Нет, — глухо сказала Рида.

Ей очень хотелось отвернуться, спрятать лицо, но она не посмела.

Конрад живет внутри своего кошмара и не может проснуться.

Пикколо молчал.

— Если… Если я найду убийцу Юзефа, я заставлю его снять ошейник. Помоги мне, — сказала она вдруг, неожиданно для себя самой. — Я уже ничего не понимаю. Я теперь чужая в Арженте. Расскажи мне, как вы жили здесь без меня.

— Ладно, — он улыбнулся, будто такие просьбы были ему не в новинку. Только сначала, если не возражаешь, я расскажу, как мы жили здесь с тобой.

— Зачем?

— Послушай — сама поймешь. Я же не видел тебя почти три года, за это время накопилось, что тебе сказать. Я попробую тебе помочь, но так, как мне это представляется правильным. Не возражаешь?

— Хорошо, — Рида постаралась улыбнуться.

Вот и она стала ребенком.

— Ты, конечно, помнишь нашу встречу в Геспериде. И наше путешествие в Аржент. Я тогда все гадал в какую же ночь Конрад останется в твоей каюте. Когда вы беседовали, стоя у борта, я видел пред собой Адама и Еву. Почему-то, правда, одетых, но эта досадная мелочь так легко устранима…

— Ну ты хватил, — возмутилась Рида. — положим, Конрад действительно красив, как юный бог, но я-то всю жизнь была замухрышкой…

— Во-первых, девице семнадцати лет обычно нужно приложить очень много сил, чтобы выглядеть некрасиво, а, во-вторых, что до твоей конкретной внешности, если уж тебя именно это интересует…

Я не знаю, была ли красива Ева. Просто ее имя означало «жизнь», а твое имя значит «смех», а для меня это почти одно и то же. А смеялась ты тогда так, что все тени расползались по углам и исчезали.

Но, повторяю, Конрад еженощно спал рядом со мной. Ладно, подумал я, она еще почти девочка, в Арженте они разберутся.

Но в Арженте ты вдруг стала проявлять интерес к Утюгу-Баязиду и уговорила его поиграть в мятеж. Я тогда несказанно удивился. И тому, что Баязида можно за что-то зацепить, и тому, что тебя это увлекает. Как сказал кто-то из древних: «Эмансипация привела к тому, что женщинам приходится трудиться наравне с мужчинами вместо того, чтобы, как прежде, управлять миром одним взмахом ресниц».