Я поверила.

Кстати, если кто-то думает, что серебро я нашла сама, он полный дурак. Так еще можно вообразить, что и войны выигрывала я сама. Я только джокер. Я не полководец, не строитель, даже не политик. Я — чужой сон.

Я долго и придирчиво выбирала горного инженера — молодого, не упертого, с некоторым опытом. Выбрала, пригласила в Аржент, и Якоб, как всегда, заплатил, не скупясь.

И когда инженер начал работать, я стала играть с его снами. По ночам он превращался в гнома и путешествовал сквозь горные породы, как пловец в реке. Он действительно знал все, что было нужно, просто не мог это увидеть. Я ему помогла.

А через три месяца он нашел жилу. Не во сне — наяву».

Рида встряхнулась и состроила своему отражению в мутном стекле недовольную гримасу.

«Не самолюбованием надо заниматься, а подумать, кем мог быть этот таинственный ученик Юзефа. Если ты вправду знаешь ответ на все вопросы».

Но думать не хотелось. Беспокойство, которое загнало ее сюда, не отпускало.

Оставалось одно-единственное средство — пойти побродить. На десятом-пятнадцатом километре ясность мыслей должна вернуться. Заодно поглядеть на окрестности, раньше на это не было времени.

«А если кто-то следит сейчас за мной так, как следят джокеры, он не упустит этого случая»

День сегодня совсем не похож на вчерашний.

Если запрокинуть голову, то увидишь, как где-то на страшной высоте гуляет ветер, тащит серые в комьях облака. В просветы между ними порой высовываются бледно желтые пальцы солнца.

Лес и река на горизонте то озаряются нестерпимо ярким светом, так что видна каждая веточка, каждый отблеск на спине волны, то снова уходят в тень.

Здесь внизу тишина, стоячий воздух, лишь изредка сухой ветерок затарахтит листьями, швырнет к ногам горсть пыли.

Рида вздохнула с облегчением: отыскалась причина для беспокойства. Будет дождь. Впрочем, пара часов у нее еще есть.

Она спустилась к реке, пошла вдоль берега, потом свернула по тропинке в молодой лесок.

Теперь, когда под ногами снова была родная, неровная, оплетенная скользкими корнями, украшенная кочками пожухшей от солнца травы, земля Аржента, Рида мгновенно стала другой. Ей казалось, что знакомые деревья, холмы, плоские камни на склонах дружески похлопывают ее по плечу.

Там, где над тропинкой нависало поваленное дерево, она пригибалась ровно настолько, чтобы пройти под ним, сама не замечая этого.

Когда нужно было пересечь небольшой ручеек, вытекающий из болота, она перешла по набросанным сучьям ни разу не споткнувшись, и не взглянув под ноги.

Когда тропинка взбиралась вверх по склону оврага Рида, не задумывалась ни на секунду: на каждой ступеньке ее нога сама находила корень или выбоину, на которую можно было опереться.

Вскоре она вышла в поля и тут же поймала нужный темп: вверх по склону холма быстрее, вниз — чуть медленнее, а потом уже вовсе перестала ощущать время и расстояние.

Сейчас она могла бы легко, без малейшего усилия уйти за Темную Завесу, могла бы при желании увидеть себя, Юзефа, Конрада скачущими по этим холмам много лет назад. Могла вспомнить любой прожитый день до мельчайшего мгновения, любое слово, движение, форму облака над головой, стебель травы, примятый конским копытом.

Рида остановилась.

И, как это ни странно, остановила ее не собственная мысль, а реальное препятствие. Перед ней вдруг оказалась высокая, сложенная из серых камней, стена.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы узнать в этой неожиданной преграде стену обители Святого Сердца. Так, значит, вот куда она забрела, сама того не желая.

Рида нахмурилась. Похоже, ее подсознание решило выкидывать фортели.

Она решительно повернулась и уже сделала несколько шагов, когда вдруг услышала за своей спиной тихий шорох, словно сыпались маленькие камушки.