|
Пусто. Смотрю, у генерала в глазах какое то беспокойство появляется. – Может, хватит, капитан? Зачем судьбу зря искушать! И комиссар, гляжу, как то с лица сбледнул, осунулся. – Действительно, товарищ Шибанов, по моему, и так все ясно. Давайте подпишем ваше заключение – у старшины Теркина действительно есть особые способности, и дело с концом. – Подпишем, – цедит сквозь зубы капитан, – только вот он сейчас третий раз вхолостую выстрелит, и сразу же подпишем. А у меня, ребята, мандраж. Руки трясутся, как с бодуна. Ну, два то раза ладно, Бог упас. А ну как на третий раз оно возьми да выстрели? И страшно прям до дрожи. Когда в бою, оно не так обидно – все таки есть за что умирать. А тут то за что? За бумажки их сраные? – Нет, – говорю, – вы как хотите, а я третий раз Бога гневить не стану. Забирайте ваш револьвер, считайте меня трусом, дезертиром, кем хотите – я стрелять не буду. Вижу – генерал с майором прямо вздохнули с облегчением. Только Лука, особист наш, челюсть выпятил и еще больше на осетра стал похож. – Что ж, – говорит товарищ Шибанов, – выходит, Леха зазря погиб. – Это что еще за Леха? – спрашиваю. – Да шофер ваш штабной, Леха Патрикеев. Он, понимаешь, за мной поехал, чтобы я с тобой поскорее смог разобраться. И погиб, когда мина в «эмку» попала. А ты, видишь, боишься дело до конца довести, ради которого я сюда приехал. Вот и суди сам, зря Леха погиб или не зря. Суки, думаю, и Леху мертвого на себя работать заставили… А Леха Патрикеев, ребята, был мой друг, настоящий, мы с ним вместе из окружения выходили… в общем, задел меня этот товарищ Шибанов, словами своими про Леху – задел, сволочь. – Смертельный аттракцион, – говорю, – исполняется единственный раз. Два раза поворачиваю барабан – не кручу, а пальцем отщелкиваю – раз, два. Подношу к виску и давлю на спусковой крючок. И не слышу ничего, ни щелчка, ни выстрела. Вижу только перед собой рожи перекосившиеся. Генерал что то кричит, рот разевает, но беззвучно. Комиссар с лицом белым, как березовая кора, тянется ко мне через стол, но достать не может – далековато. Лука у меня из руки револьвер выкручивает, тоже что то орет, я и его не слышу. И только товарищ Шибанов стоит молча, глядит на меня так, будто я только что ему яичко золотое снес, и улыбается. А во рту у него фикса блестит. А потом что то в ушах у меня треснуло, и я сразу всех услышал. – Зачем вы стреляли, старшина? – ревет белугой генерал. – Вы что, решили покончить жизнь самоубийством? – Шесть выстрелов! – орет Лука. – Шесть!!! Я же говорил, что он особенный ! – Форменное безобразие, товарищ капитан! – это уже комиссар права качает. – Самоуправство и беспредел! Вы не имели права подвергать такому риску жизнь бойца Красной Армии! «Раньше надо было соображать, – думаю. – Теперь то уж что!» И тут до меня доходит, что я не один раз собачку нажал, а все четыре. Видно, от страха слегка оглох, и нажимал, нажимал – а щелчков не слышал. – Успокойтесь, – говорит тут капитан Шибанов. – Никакого риска на самом деле не было. И на глазах у изумленной публики подносит револьвер к виску и давит на спусковой крючок. Бабах! Грохот страшный. А капитан стоит и смеется. – Все патроны были холостые. И тот, который был в барабане, конечно, тоже. Но штука в том, что старшина стрелял шесть раз. – А патрон так и остался в барабане, – шепчет Лука. Головастый все таки парень, хоть и особист. – Именно. Вот теперь эксперимент завершен полностью и успешно. Остается подписать заключение… – Погодите, – говорю, – подписывать. |
