|
.." Только такое небо и может напомнить о пустыне. И такое же одиночество под ногами, над головой, и эта луна, плывущая в беспредельном пространстве... "... во главе колонны из двадцати стрелков..." Она оборачивается. На крышке швейной машинки она различает, несмотря на темноту, очертания молитвенника в черном матерчатом футляре. Этот требник ей подарили на первое причастие. На одной из цветных картинок на тонком пергаменте надписано ее имя с золотыми заглавными буквами. Другая картинка в этом молитвеннике-траурная. Госпожа Женевьева Амеро, урожденная Оже, упокоилась с миром... Ангулем. Отец был тогда только полковником. Жили они в большом приземистом доме, выкрашенном светло-желтой краской, с балконом из кованого железа, с занавесками цвета зеленого миндаля на окнах, выходивших на бульвар, на котором была дорожка для верховых прогулок, а с пяти утра до них доносились звуки труб из казармы. Г-жа Амеро была вдова, жила она в соседнем доме. Миниатюрная женщина, ходившая легкими шажками; все говорили: "кроткая, как госпожа Амеро..." Она улыбалась каждому, но охотнее всего-пятнадцати - или шестнадцатилетней Нике; она приглашала девочку в гостиную, где коротала однообразные дни и, казалось, не подозревала, что гостья сидит у нее часами ради ее сына Жака. Правда, он бывал дома только на каникулах: он учился в Сен-Сире. У него были волосы ежиком. Лицо серьезное. Голос тоже серьезный. Было удивительно, что у совсем молоденького юноши такой басок - а ведь у него едва пробивался пух над верхней губой. Но серьезность в нем уживалась с нежностью. - Ника... Она любила его ровно три года, в одиночестве, никому не рассказывая, она любила его всем сердцем, жила только мечтами. Знал ли он об этом? Понимала ли г-жа Амеро, почему девочка каждый день наведывается к ней в дом? Однажды она пригласила генерала в гости. Подавали старый коньяк, ликер, бисквиты с корицей. Жак был в форме унтер-лейтенанта: назавтра ему предстояло ехать в Африку. Абажур был розовый, как в спальне Антуанетты, окно, выходившее на бульвар, открыто; луна за окном отражалась в светлых стволах платанов, и стволы светились; слышно было, как в казарме играют сигнал "гаси огонь". Доминика вышла последняя. Г-жа Амеро скромно ушла в дом; полковник Салес ждал, раскуривая сигару посреди тротуара, и тогда в порыве чувств Доминика пролепетала Жаку, задержавшему ее руку в своей: - Я буду вас ждать всегда... всегда... К горлу подступило рыдание, она высвободилась, подошла к отцу, взяла его под руку. Вот и все. Не считая почтовой открытки, единственной, которую она от него получила: это был вид маленького населенного пункта на иссохшей земле, на окраине пустыни, - силуэт часового, луна, а рядом с этой бледной луной два слова с восклицательным знаком: "Наша луна!" Та, что светила им в тот вечер в Ангулеме, та, под которой Жак Амеро был потом убит выстрелом в сердце посреди пустыни. Доминика слегка высунулась из окна, подставила лоб свежему ночному ветерку, но тут же покраснела и отпрянула. Из соседнего окна до нее донеслись звуки, хорошо знакомый шепот. Значит, они не спят! Убрали в комнате, расставили по вазам цветы, погасили свет - и опять, опять за свое, и самое, пожалуй, возмутительное, - этот ее приглушенный, но тем не менее достаточно красноречивый смех, прерывистый смех счастливой самки. Доминике захотелось лечь. |
